Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Итак, греховность и самовыражение переплетались в человеке Ренессанса. Но почему же в науке сложилось два столь разных подхода к проблеме?[84] Возможно, из-за стремления советских ученых-шестидесятников подчеркнуть роль свободы. Так проявлялась гражданская позиция этого поколения, творившего в жестких рамках марксизма, но желавшего трансформировать косную советскую систему. Труды шестидесятников способствовали расширению наших знаний, но вместе с тем мифологизировали сложную эпоху, представавшую утраченным золотым веком.

На самом деле Ренессанс не был золотым веком и пробуждал в бюргерстве не только высокие чувства. Достижения Ренессанса «сосуществовали параллельно с мрачной, грязной, а порой даже дьявольской реальностью. ‹…› Под бесстрастными взорами прекрасных статуй, под сводами роскошных дворцов, на которые современные туристы взирают с почтительным восхищением, творились ужасающие зверства», – говорится в фундаментальном исследовании английского историка Александра Ли с характерным названием «Безобразный Ренессанс»{1005}

. А сиенскую фреску Амброджо Лоренцетти «Доброе правление» (1337) французский историк Жак Эрс даже интерпретировал как воплощение пропагандистского обмана, поскольку подобного правления никогда не существовало: «…город был ареной ожесточенной борьбы, кровавых боев, резни и изгнаний»{1006}. Алексей Лосев называл это все обратной стороной титанизма{1007}

.

Горожанам зачастую приходилось спасаться от своих безудержных свобод, своего циничного практицизма и складывавшихся на этой основе представлений о том, что все дозволено. Бюргер, обладавший силой, деньгами, оружием и многочисленным кланом сторонников, все чаще задавался вопросами: почему он не может расширять свое влияние, почему церковь имеет право диктовать ему этические нормы, которые сама зачастую не соблюдает? И когда этот бюргер рвался к власти или мстил за нанесенные ему обиды, «золотой Ренессанс» окрашивался в багровые тона.

Сотни конфликтов, тысячи человеческих трагедий порождались, например, противостоянием гвельфов и гибеллинов. Но за острым политическим конфликтом стояли не только внешние мотивы, но и внутренние, душевные. «Каждый, кто берется за изучение истории этого времени, – заметил великий голландский историк Йохан Хёйзинга, – в какой-то момент будет поражен, сколь недостаточно объяснять такое образование партий исключительно политико-экономическими причинами. ‹…› Фамильная гордость, жажда мести, пылкая верность сторонников – вот каковы были главные побуждения»{1008}

. Об этом пишет и современный автор: «Всюду, где мы взглянем на Европу позднего Средневековья, от Флоренции и Валенсии до Англии и Нидерландов, среди христиан, евреев и мусульман, простолюдинов и клириков, мужчин и женщин, мы находим не только саму месть, но и стойкое ощущение справедливости возмездия»{1009}. Требование мстить за товарищей было даже вписано в уставы английских и датских гильдий{1010}

. Причем большое внимание, уделяемое мести, было характерно не только для позднего, но и для раннего Средневековья, что прослеживается по исландским сагам, отражающим германскую культуру{1011}.

Жажда мести была самой страшной из всех ренессансных страстей, поскольку могла превратить конфликт, вызванный любой частной историей, связанной с гордыней, ревностью или стремлением к власти, в бесконечное кровопролитие. Любая уступка со стороны родственников неотомщенной жертвы могла восприниматься их противниками как проявление слабости и грозила новыми «наездами». Поэтому месть становилась формой самообороны, которой нельзя пренебрегать даже в том случае, если она обходится слишком дорого. Для старого мира исландских саг подобный подход был оптимальным, но по мере развития сложных экономических и политических связей выяснялось, что он приносит больше зла, чем пользы. Месть укрепляла семью, но ослабляла общество в целом. Конфликты усиливались, и в итоге город превращался в непрерывную арену междоусобных боев.

Как-то раз в Генуе XII в. возник конфликт двух семейств, порожденный дракой молодых людей на пляже. Пять лет длилась междоусобица, пока городские власти не взялись за примирение. Глава одного клана этому воспротивился. Несмотря на мольбы родственников, он, завывая, перечислял всех погибших. «В конце концов его приволокли к Библии и заставили положить конец мести»{1012}.