Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Современному обществу для нормального сегодняшнего развития совсем не обязательно иметь в своем культурном багаже Данте, Дюрера или Монтеня. Важнее умело заимствовать культуру, способствующую модернизации. По числу великих памятников на единицу площади Эстония навсегда отстала от Тосканы. Среди эстонцев нет ни одного титана Возрождения, и вообще эстонская культура во многом была сформирована немцами. Однако это вовсе не означает, что данная страна обречена сегодня отставать от сформировавших Ренессанс стран по ВВП на душу населения или обгонять их по масштабам коррумпированности чиновников.

Здесь, впрочем, мы вновь (как в случае с германской колонизацией на восточных европейских землях) упираемся в проблему, характерную для России или, скажем шире, для всего православного мира. В католическом мире не было жестких преград, мешающих культурному заимствованию. Различные страны существовали в едином интеллектуальном и духовном пространстве, даже если воевали друг с другом. Но в русских землях долгое время не признавалась возможность никакого заимствования от «латынских еретиков». Даже Аристотель Фьораванти, приглашенный Иваном III, должен был этот момент учитывать и строить в Кремле Успенский собор не как русскую интерпретацию итальянской архитектуры Возрождения, а как «итальянскую интерпретацию русского средневекового зодчества»{992}

.

В этом смысле проблема Ренессанса для России существует, и мы не можем просто отговориться тем, что наша страна является европейской периферией, наряду с многими другими. Православный мир долгое время стоял особняком, и наша периферийность превращалась в такую культурную замкнутость, которой не было ни у католиков, ни у протестантов. Так, может, из-за этого мы все же отстали?

Утраченный «золотой век»?

Чтобы разобраться в данном вопросе, нам следует шире, чем принято, взглянуть на Ренессанс[82]. Обычно мы им восхищаемся и расцениваем как безусловно положительное явление. Мир, мол, тихо дремал в Средние века, но с приходом Ренессанса наконец пробудился. Эпоха эта отличалась не просто появлением ярких произведений искусства, но, главное, развитием гуманизма и человеческой индивидуальности. Творческая личность выделилась из серой человеческой массы, стала оригинально мыслить, сомневаться в устоявшихся догмах. Возникли условия для радикальной модернизации общества.

Подобную традицию заложил в марксизме Фридрих Энгельс, писавший про Ренессанс, что «это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености»{993}

. Примерно в таком ключе долгое время описывали Ренессанс советские исследователи культуры. Человек перестал растворяться в Боге и в толпе, стал стремиться к самовыражению и самоорганизации, к славным и великим делам, к свободе, к познанию, к гармонии личности, к преобразованию мира и к творчеству, которое раньше было исключительной прерогативой Господа. У людей пробудилось чувство собственного достоинства, появился оптимистический, жизнерадостный взгляд на мир{994}[83]

.

В целом со всем этим можно согласиться. Гуманизм, индивидуальность, творчество, расширяющаяся активность действительно характерны для Ренессанса. Без важных изменений мировоззрения не было бы серьезного продвижения вперед в экономике, культуре, социальной сфере. Но есть все же в старой картине Ренессанса как важного культурного явления некая односторонность. Любопытно, что на рубеже XIX–ХХ вв. (во всяком случае, в Германии ницшеанского закала) доминировал иной стереотип в отношении ренессансного человека: «свободная гениальная личность, дерзко нарушающая законы в бесстрашной греховности»{995}. «Моральная неразборчивость» героя той эпохи трактовалась как побочная черта «веры в собственные силы», «автономии воли и поступков»{996}.

Если мы внимательно изучим ренессансные портреты, то обнаружим отражение как одного подхода, так и другого. Скажем, изображения великих мыслителей Эразма Роттердамского (Национальная галерея, Лондон) и Томаса Мора (Коллекция Фрика, Нью-Йорк) кисти Ганса Гольбейна-младшего демонстрируют нам интеллектуальную утонченность героев. А вот портреты короля Генриха VIII (Палаццо Барберини, Рим) или французского посла де Моретта (Галерея старых мастеров, Дрезден) – «бесстрашную греховность». У Тициана художник Джулио Романо (Палаццо Те, Мантуя) и даже император Карл V (Старая пинакотека, Мюнхен) поражают умом, а не силой, но зато римский папа Павел III (Каподимонте, Неаполь), кардинал Ипполито де Медичи (Палаццо Питти, Флоренция) и венецианский дож Андреа Гритти (Национальная галерея, Вашингтон) – скорее силой и энергией, чем мудростью.