Подмена

— Это верно. Ерин рожден от женщины фойете. А такие дети обычно наследуют больше материнских черт. — Странно, но, похоже, Грегордиан по-прежнему настроен дружелюбно и вполне охотно отвечает на мои вопросы, будто мы два самых нормальных человека, ведущих обычную беседу, чтобы скоротать путь. Если столь успокоительный эффект на вечно рычащего деспота оказал сын Алево, то я бы хотела, чтобы нам на пути постоянно попадались синие крылатые мальчики.

— Так значит, Алево женат?

— С чего такой вывод, Эдна? — в тон Грегордиана вернулась прежняя заносчивость, и меня посетило ощущение, что деспоту почему-то не понравился мой интерес к личной жизни Алево. — Разве в мире Младших мужчине, чтобы иметь ребенка, нужно связывать себя узами с матерью, которая его вынашивала?

Даже не знаю, откуда взялся мгновенный приступ злости, дернувший меня за язык. То ли от его пренебрежительного тона, то ли от напоминания о прежней жизни и о мире, о котором у меня теперь отнято даже право называть своим. Ну не от факта же осознания, что Грегордиана могут ждать семеро по лавкам со своими матерями в придачу, в самом деле! Черт его знает, но я ляпнула быстрее, чем смогла себя остановить.

— Нет, естественно! А тебя тоже ждет с десяток таких мабонов? — едва договорив, я поняла, что совершила ошибку. Грегордиан мгновенно остановился, буквально обращаясь в каменную статую — воплощение сдерживаемого гнева, и в окружающее пространство стали источаться совершенно осязаемые волны смертельно опасной ярости. Мужчина развернулся и наклонился ко мне так, чтобы наши лица оказались прямо напротив. Серые глаза — словно центр ледяного урагана, готового выморозить каждую каплю жизни из любого, кто попадет в зону его досягаемости. И именно я сейчас была той, кто стоял у него на пути.

— У меня пока нет детей, голем! — прежнее обращение имело эффект хлесткой пощечины, а дальнейшие медленно и раздельно проговариваемые слова были откровенным наказанием. — Но весьма скоро они будут, и, возможно, ради этого тебе придется умереть. И вокруг не найдется никого, кто будет о тебе сожалеть. А теперь замолчи и иди быстрее!

Всю оставшуюся дорогу наверх мы шли молча, и я реально задыхалась уже не от усталости и крутого подъема, а от жуткого коктейля обиды и отчаянья, влитого прямиком в кровь его словами и при этом вины за то, что спровоцировала его непонятно чем. Хотя с какой бы стати мне еще и винить себя? Разве не я здесь та, у кого отняли все что только можно, в том числе и право находиться где и с кем хочу и говорить что думаю, не опасаясь чужого гнева? По сторонам я больше не смотрела и не оглядывалась, ибо видеть довольную ухмылку Сандалфа, наверняка упивающегося моим унижением, и тем самым повышать градус собственных эмоций не было ни малейшего желания. Мне плевать, как все выглядит вокруг. Мне плевать, чем я могла так задеть этого жестокого засранца, шагающего как ни в чем ни бывало впереди. Мне плевать на его злорадствующих мерзавцев-прихлебателей. Я здесь не навсегда! Я обязательно найду выход, вот что твердила себе, делая шаг за шагом. Но испытания на сегодня еще не закончились.

Мы достигли наконец вершины извивающейся дороги, и в глаза совершенно неожиданно ударил яркий солнечный свет и порыв довольно сильного и отчетливо влажного ветра. Прищурившись, я оглядела место, где оказалась. Большая площадь, по периметру ограниченная массивными строениями из того же оранжевого камня, была буквально битком забита живыми существами.

Огромная разномастная толпа всевозможных созданий, чьи пестрота и необычный внешний вид просто не укладывались у меня в голове и совершенно сливались в сознании, шумно и на все голоса приветствовала Грегордиана. Я даже не уловила момента, когда из всей этой массы отделилась немногочисленная группка высоких созданий с кожей цвета молочного шоколада. На головах прически, напоминающие панковские, состоящие из сформированных из волос торчащих во все стороны жестких шипов, а большие коричневые глаза взирали на деспота буквально с благоговением. Одеты они были в разного покроя одежду, но цвет был у всех одинаковым — ярко-оранжевым, вроде того камня, из которого было все вокруг. Кланяясь не столько подобострастно, сколь откровенно радушно, они приблизились вплотную и завели уже поднадоевшую мне песню с приветствиями. Не слушая их, Грегордиан бесцеремонно толкнул растерявшуюся и дезориентированную меня в руки ближайшему из них.

— Устрой ее, Лугус, — и на этом все. Ни единого слова мне, ни взгляда в мою сторону.