Подмена

Совершенно бездумно последовала указаниям. Сил не было даже на то, чтобы обвить его бедра ногами. Просто позволила ему делать всю работу, обреченно всхлипывая, благодарно, но пассивно принимая новую дозу кайфа, когда его член рвался все глубже в меня.

— Два дня, Эдна, — хрипло пробормотал Грегордиан у самого моего уха, тут же начав двигаться. — Это будет очень быстро.

Может и быстро, но все же достаточно для того, чтобы я опять зашлась в экстазе, сжимая его внутри и кусая плечо, гася в нем крики.

Почувствовала себя бессильной и отупевшей, когда Грегордиан снова быстро ополоснул нас и повел к постели. Где-то в районе дверей ванной я уловила краем сознания, что тело и волосы стали сухим. Как же, черт возьми, удобно-то, учитывая, что я в тот момент, пожалуй, не была способна ни на одно лишнее движение.

В спальне было темно, и деспот обхватил мою талию и повел куда нужно. Едва я наткнулась на постель, то просто повалилась, как придется, и тут же заснула.

Глава 50

Лишь на долю секунды деспот напрягся, вынырнув из сна, окутанный чужим теплом и запахом. И тут же расслабился. Не чужим. Принадлежащим ему. Его Анны-Эдны. Мужчине нравилось это понимание собственного полного обладания ею. Он владел не только ее телом и ее желанием. Он был волен распоряжаться всем: каждым ее вдохом, шагом и даже самой жизнью. И это неожиданным образом делало ее ценной. Естественно, что у него не было проблем с тем, чтобы отдавать приказы всем вокруг, наказывать, казнить, миловать, добиваясь не просто подчинения, но и благоговения. Но источником отношения к нему большинства окружающих были страх и алчность во всех ее проявлениях, иногда восхищение силой, что была ему дарована от рождения и им самим многократно увеличена нещадными тренировками и сражениями. Единицы были теми, кому он мог бы доверять почти в любой ситуации. Мог бы, но на самом деле не делал этого по-настоящему. Напоминание почему навечно отпечатано на его лице.

Но все вокруг были рождены и взращены в одном с ним мире. Они знали и принимали как должное его законы и устройство, в том числе и его власть архонта, и сущность дини-ши. Конечно, только до тех пор, пока он обладает достаточной мощью, чтобы никому и в голову не пришло оспаривать его права, и пока он способен платить своей кровью, сражаясь и защищая их. А вот Анна… Эдна… Он сам мысленно спотыкался через это насильно данное ей имя. Но считал, что оно, словно пограничная метка, должно стать для этой упрямой женщины однозначным указателем на то, что прежняя жизнь ушла безвозвратно, и единственно возможное для нее новое существование — это рядом с ним, принадлежа ему полностью. Вот только деспот не мог не видеть, что она не принимает ни имени, ни самого мира Богини. Везде, где ему и любому фейри виделся естественный порядок вещей, она усматривала чрезмерную жестокость. И еще постоянно боролась с Поглощением, может и не открыто, но непримиримо. Но разве эволюция в мире Младших шла и идет по каким-то другим законам? Выживает только самый сильный или изворотливый. И это правильно для него, но, очевидно, не для нее. Слабый должен подстроиться, найти удобную нишу или смиренно просить защиты у сильного. При этом это не отменяет того факта, что, если этот самый слабый изыщет источник силы, то всегда может оспорить сложившийся порядок вещей. Но разве ее отчаянная вчерашняя атака похожа на поведение готового подстроиться под обстоятельства слабого? Одна, с жалким кинжалом против двух здоровых воинов хийсов, которым, как она посчитала, он дал позволение обладать ее телом. Это хоть чем-то похоже на признание права сильного слабым? И близко не так! Конечно, деспот убил бы обнаглевших хийсов, в каком бы положении не застал в ее личной комнате. Почему? Потому что так хотел, и все. Если чутье не подсказало этим идиотам не соваться куда не надо, то туда им и дорога. Но вид Эдны, обнаженной, окровавленной, нечеловечески оскалившейся и совершенно невменяемой в собственном стремлении защититься или умереть, сотворил с ним нечто необъяснимое. То, что вскипело и вырвалось наружу, не было его обычной яростью и потребностью наказать нарушителей установленных им границ. И анализировать, что это было, деспот точно не собирался. Как и пытаться понять логику поведения этой женщины.