Поэзия Латинской Америки

К утру простыня сбивается,и оголяются ноги.— Чертова холодина! —ворчат арестанты,скрючившись под тряпьем.А я — я не чувствую стужии зноя не чувствую тоже;кандалы мне натерли мозолина коже.Небо дверное в следахплуга — оконной решетки;скоро ночь в черноземе своем затеплитсвечки листочек кроткий.Запахи дальних кухонь,запах тюремной лавчонки;испарения от городских огней;если захочешь — глазами,сколько захочешь, пей.Но я ничего не вижу

за бороздами решеткина тихом небесном поле;кандалы на глазах мне натерлимозоли.Солдаты заводят песню,и песня над вышками реет.Отправившись вслед за песней,я бы, пожалуй, могвыпить улицы добрый глотокили добрый глоток прогулкипод звездамивместе с любимойу реки иди где-нибудь в роще,набитой гитарными вздохами.С песней я мог бы, пожалуй,коротать одинокие ночи.Но теперь я уже никогда не пою,я боюсь даже вспомнить про песню мою;кандалы мне мозоли натерлив горле.

Вечно кто-нибудь жалуется:заключенный,умирающий или бездомный,и волны людского морягде-то за далью дальней,за далью темной;и сгорбленная деревушка —лишь взглядом, без слова, без стона;и в каждой жалобе скорбнойжалуются миллионы.

Пленник

Выводили его из ранчопод крик петухов на рассвете;по бокам с винтовками двое,позади с винтовкою третий.Он убил — так тигр убивает,разъярясь и словно ослепнув,оттого, что грызет его голоди охотник идет по следу.

От куста к кусту пробираясьи пытаясь выйти на берег,он себя раздирал о колючки,обагрял собою репейник.А потом в дубняке скрывался,и, готовый не даться даром,поджидал приближенье смерти,одетой в форму жандарма.Да, убил. Но они ведь забралии жену, и все, что имел он,и когда просил — был исхлестан,а когда проклинал — осмеян.Да и в ночь такую, как эта,убийство — не преступленье.Руки скручены за спиною,на щеке полоса от плети,подгоняют руганью двое,подгоняет прикладом третий.А какая-то женщина пелавслед ему на краю деревни:

— Ты прощай — одна загорюю,ты прощай — одна поседею.Когда вырывают корни,что боли земли больнее!Увели, увели хлебопашца,и солнце иссушит землю,и женщина станет камнем,и змеями станут стебли.Уже борозде не раскрыться,и добрых семян не беречь ей,уже не изведать мне мукиот ребенка, что мне обещан.Их ведут но земле изнуреннойи изглоданной болью древней,той, которая старит женщин,не носивших дитя во чреве.Руки скручены за спиною,на щеке полоса от плети;по бокам с винтовками двое,позади с винтовкою третий.

Черные ангелочки