Вечером, бывало,мама напевала,продевая нить.Лечь бы ей, усталой,к нам под одеяло,а не шить и шить!Над ушком игольным,над шитьем невольнымзагрустит она.На нее из оконсмотрит плоским окомсерая стена.Мама погрустила,нить перекусила,и вздохнула нить,а перед глазамивсе пошло кругами:кто-то должен шить.Мама разогнулась,мама улыбнулась:в память забрело,как наседки прячутвсю семью цыплячьюпод свое крыло.Мама напевает,нитку продевает…Нам ее иглав бледных пальцах этихмногое на светеобъяснить смогла.
ТАНЕЦ
Бог, невесомый, тонконогий,взлетевший в горные чертоги,и нас возносит в облака.Что есть прекраснее, чем ноги,что легковеснее греха!А та мечта склоненных рук,чье нас пугает напряженье -чтоб голос обрело движеньеи тяжесть превратилась в звук.Пока Венеры белой грудькраснеет, словно гроздь рябины,тот локоть, выставленный, длинный,где время село отдохнуть,вдруг, как на крыльях, вознесетсяи тьма, как шлюзы распахнется,и в капли разлетится ртуть.И здесь не линия, а слово,развихрившееся багрово,и глаз, из бедной ямки целясь,ждет, чтоб взлетела эта прелесть,лишь для того, чтобы почитьв движении, что сна не знаети только путы разрывает,чтоб радость рук освободить,покуда жест, вечно иной,взвиваясь, испускает тело,как легкой бабочки полет,кружащийся водоворот,как свет полночного светила,как аромат, как пар спиртной.Как будто розовый бутонрасцвел быстрей, чем ветер прянул,и вновь увянул, а потомопять во всей красе воспрянул,и в третий раз лишился силбыстрей, чем ветер просквозил.А что? Из ямочек локтейк нам скатится клубочек нитей,блестя, как гирька, а на неймы вывесим клубок событий -узнаем вес улыбки той,ребяческой или святой,вес добродетельного жеста,движенья, что сочится внутрь,-улыбка, жест в лицо пахнут,и мы краснеем от блаженства.Ведь мастер лишь ладонью ловитчешуйку света на бегу,миг, что резец не остановит,что исчезает, как в снегу,он ловит горькую монету,звон, растворенный тишиной,мгновенье, ставшее пчелойи устремившееся к свету.И вот в сетчатке наших глаз,звуча, парабола зажглась,а это – дрожь тугой струны,а это – хрупкий свет луны,а это – взвихренное слово,мечта художника немого,и, стиснутая до пуанта,трагедия мгновенья, кванта,а это – чешуя, как ртуть,дрожанье вечной пантомимы,когда колеблются глубины,когда Венеры белой грудькраснеет, словно гроздь рябины,и неподвижный локотокотставлен, словно прячет время,и окрыленный сбросит бремяи тьму разрежет, как ноток.