Поэзия социалистических стран Европы

IМы познакомились как-то осенним вечером,когда на стене деревенской старинной мельницыпоказывали кинофильм, посвященный Кирову.Потом уже мы встречались почти ежедневно.Был он зенитчиком, и глаза у него слезились,потому что четыре года смотрел он на солнце.Меня это тронуло, и однажды я, притворившись,будто отправился за дровами, из дому вышелво двор, где качался легкий клочок тумана.После всех этих лет, что были полны до краядьявольской бесчеловечностью и чертовщиной,

я был покорен человечностью безыскусной.Как робко он клал на стул свою выцветшую пилотку!Не было орденов на его гимнастерке, хотя позднеекак-то он показал мне свои медали -за оборону Кавказа и Керчи – он носил их в кармане,бережно завернутыми в газету.О войне говорил он нехотя, а о подвигах – и подавно,«Когда затихала стрельба – это было плохо,потому что нельзя было знать, что выкинет немец…Когда стреляли – было куда спокойней!…»Вот все, что он мне сказал. Меж тем он гордилсяфронтовою своею газетой под названьем «Зенитчик»,Он любил стихи и читал Маяковского мне с любовью.

Впрочем, ровно через минуту он так же простовырывал прочитанный лист, чтоб свернуть из него цигарку…Уже подмораживать начинало… Ах, этот мальчик-мужчина,как он гордился своею новенькою шинелью!А перед отъездом он долго со мной прощался,как человек, который хотел бы свидеться снова,да знает, что это вряд ли уже удастся.Он очень подробно мне объяснил свой адрес,чтобы мог я его найти без трудов особых,и в конце приписал аккуратно: «Звонить три раза!»Он был из Баку, Петром Федоровичем его звали,а фамилия была у него – Мартынов.

XVОн караулил танк у шоссе, оп напевал негромкои держал в руке букет георгин багровых.Он блаженствовал, не зная, что ему делать с избытком счастья,которое было так непривычно, так непонятно.Он вздрогнул, увидев девушку, шедшую мимо,и ей протянул цветы, но она не взяла их,и тогда он смущенно цветы свои сунул в жерло орудья.Как растерянный бог Унынья, смотрел он грустнокуда-то в сторону склада боеприпасов,спасенья ища в этом взгляде своем отрешенном.Возможно, что он припомнил свой край родимый,где сейчас сотрясался лес от любви оленьей,

или вспомнил дом свой с мебелью грубоватойи пирог, который славно бы сейчас отведать,пли вспомнил мать, которая, надо думать,сейчас охраняет улья его лесные…Я не знаю… Но тут заметил он вдруг старушку,которая шла по дороге неторопливо,и вытащил он из пушки букет помятыйи старой женщине подал его с поклоном,а та приняла георгины, не удивившись,и тоже ему поклонилась весьма учтиво…С тех пор их обоих часто я вспоминаю -как молчат они оба, растерянные немного,и низким поклоном кланяются друг другу.