Пресс подкрутит тугостарый винодел,проворчит: — А ну-ка,начинай, пострел!И пойдет потеха,захрустит мезга.Вот уж не до смеха,если мнут бока.В горловине душнойкорочка скрипит.Синий голос муштасумерки кропит.Это сок в избыткеплачет в тишину,как кузнечик прыткий,отходя ко сну.Всхлипнет — и повторно,и еще — чок, чок,как сверчок проворныйили родничок.Льется голос чей-тов деревянный слив.Может, это флейтатянет свой мотив.Так свободно тянет,так легко ведет,как сирена манитиз туманных вод.Эти повторенья,этот звук сырой —в хаосе твореньяключик золотой.Так за марлей в нишечмокает дитя.Так в сосульке дышитпервенец дождя.Гулок сон подвала,черный чан глубок.Капнет — и сначала,и опять — чок, чок.И летит отвесно,словно пот с лица.Просто так и песняне рож-да-ет-ся!Надо жизнь оставить,чтобы жить в других;сепия и та ведь —жертва мастерских —жизнь свою не пишет.Кто же в тишинеслышит песню? Крышада звезда в окне.Так и запропала б,плача в три ручья,если б долгих жалобне расслышал я.Как в раструб рыдаетхриплый граммофон,как труба вздыхаетна печной заслон,так хрипит недоброи душа моя,взятая под ребрапрессом бытия.Рдеет кровь густая,и весь мушт краснобродит, вызреваяв доброе вино.Пусть же ради слова —свежего вина —от винта резноговся душа больна.Есть и за мученьясвой отстой в крови:песня — облегченье.Так дави, дави!
Напутствие сыну
Мой сын, ты начал говорить,а я за все слова в ответе.Ты видишь, в слове должен бытьсвой смысл, как и во всем на свете.Ты постигаешь, мальчик мой,что слово — суть и хлеб насущный:попросишь — и перед тобойи яблоко, и шар воздушный.Потом обыденность сотрет,как с запыленного ранета,со слова золотой налет, —но пусть попозже будет это!Ты слову на слово не верь,а то не избежишь ловушки.Оно мне кажется теперьмишенью на твоей макушке.Вот я и вынужден смотретьна слово с пристальностью Телля,весь опыт в яблочко нацеля,чтоб ты не промахнулся впредь.