Поющие в терновнике

The cheap girls in every town he had known from Dublin to Gillanbone would deliberately come into the confessional to whisper their fantasies to him as actual happenings, concerned with the only facet of him which interested them, his manhood, and not willing to admit it lay beyond their power to arouse it.	В каждом городе, где он бывал, от Дублина до Джиленбоуна, продажные девки нарочно являлись к нему на исповедь и шептали невесть какие выдумки, выдавая их за чистую правду, потому что видели в нем мужчину, только мужчину, и не хотели себе сознаться, что бессильны его разбудить.
They muttered of men violating every orifice, of illicit games with other girls, of lust and adultery, one or two of superior imagination even going so far as to detail sexual relations with a priest.	Бормотали ему что-то про развратников, которые их насилуют всеми мыслимыми и немыслимыми способами, про недозволенные игры с другими девчонками, про похоть и прелюбодеяние, нашлись и две-три со столь богатым воображением, что подробно описывали ему свои сношения с какими-то священниками.
And he would listen totally unmoved save for a sick contempt, for he had been through the rigors of the seminary and that particular lesson was an easy one for a man of his type.	Он выслушивал их, и все это его ничуть не волновало, было только до тошноты противно, ибо в семинарии муштровали сурово, а человеку его склада нетрудно усвоить такой урок.
But the girls, never, never mentioned that secret activity which set them apart, demeaned them.	Но никогда, никогда ни одна из тех девиц не упоминала об этой тайной жизни тела, которая унижает женщину и делает ее существом особой породы.
Try as he would, he could not prevent the scorching tide from diffusing up under his skin; Father Ralph de Bricassart sat with his face turned away behind his hand and writhed through the humiliation of his first blush.	И никакими силами не удалось сдержать обжигающую волну, разлившуюся под кожей; преподобный Ральф де Брикассар сидел отворотясь, прикрыв лицо рукой, и мучительно стыдился того, что впервые в жизни покраснел.
But this wasn't helping his Meggie.	Но должен же он помочь своей Мэгги!
When he was sure the color had subsided he got to his feet, picked her up and sat her on a flat-topped marble pedestal, where her face and his were level.	Он дождался, чтобы краска сбежала со щек, встал, поднял ее и усадил на ровный пьедестал мраморного ангела, теперь они с Мэгги оказались лицом к лицу.
"Meggie, look at me.	- Посмотри на меня, Мэгги.
No, look at me!"	Нет, ты смотри на меня!
She raised hunted eyes and saw that he was smiling; an immeasurable contentment filled her soul at once.	Она подняла измученные глаза и увидела: он улыбается, и разом нахлынула безмерная радость.
He would not smile so if she were dying; she knew very well how much she meant to him, for he had never concealed it.	Не стал бы он так улыбаться, если б она умирала; она прекрасно знает, что очень дорога ему, ведь он никогда этого не скрывал.
"Meggie, you're not dying and you haven't got cancer.	- Ты не умираешь, Мэгги, и никакого рака у тебя нет.
It isn't my place to tell you what's the matter, but I think I had better.	Не мне следовало бы тебе это объяснять, но уж лучше объясню.
Your mother should have told you years ago, prepared you, and why she didn't is beyond me."	Твоей матери следовало давным-давно тебе все рассказать, подготовить тебя заранее, ума не приложу, почему она этого не сделала.