Поющие в терновнике

They flocked down to the sea, women all in black like dowdy birds, men in old-fashioned baggy trousers, white shirts open at the collar and sleeves rolled up.	И вот они сходятся на берег, женщины все в черном, будто взъерошенные птицы, мужчины по старинке в мешковатых штанах, ворот белой рубахи расстегнут, рукава засучены.
And stood in silent groups, waiting.	Стоят кучками, молчат, ждут.
When the launch came in a burly master sergeant sprang out onto the sand, turned back to receive a blanket-draped form into his arms.	Причалил катер, плотный сержант соскочил на песок, обернулся и принял на руки закутанное в одеяло неподвижное тело.
He marched a few feet up the beach beyond the water line, and with the help of another man laid his burden down.	Отошел на несколько шагов от воды и вдвоем с помощником уложил свою ношу на песок.
The blanket fell apart; there was a high, rustling whisper from the Cretans.	Края одеяла распались; громкий шепот прокатился по толпе критян.
They came crowding around, pressing crucifixes to weather-beaten lips, the women softly keening, a wordless ohhhhhhhh! that had almost a melody in it, mournful, patient, earthbound, female.	Они теснились ближе, прижимали к обветренным губам нательные кресты, женщины приглушенно, без слов, голосили, то был протяжный полувздох, полустон, почти напев - горестная земная песнь многотерпеливой женской скорби.
It was about five in the afternoon; the barred sun was sliding westward behind the frowning cliff, but was still high enough to light up the little dark cluster on the beach, the long, still form on the sand with its golden skin, its closed eyes whose lashes were spiky from drying salt, the faint smile on the blued lips.	Около пяти; солнце, клонясь к закату, наполовину скрылось за хмурым утесом, но в свете его еще видны темная кучка людей на берегу и недвижное тело, что вытянулось на песке - золотистая кожа, сомкнутые веки, длинные ресницы слиплись стрелами от засохшей соли, на посинелых губах слабая улыбка.
A stretcher was brought forward, then all together Cretans and American servicemen bore Dane away.	Появились носилки, и все вместе критские крестьяне и американские солдаты понесли Дэна прочь.
Athens was in turmoil, rioting crowds overturning all order, but the USAF colonel got through to his superiors on a special frequency band, Dane's blue Australian passport in his hand.	Афины бурлили, бунтующая толпа опрокинула всякий порядок, но полковник американской авиации, держа в руках австралийский паспорт Дэна в синей обложке, по радио все же связался со своим начальством.
It said, as such documents do, nothing about him.	Как все подобные документы, паспорт ничего не говорил о Дэне.
His profession was simply marked "Student," and in the back under next of kin Justine's name was listed, with her London address.	В графе "профессия" значилось просто "студент", а в конце среди ближайших родственников названа была Джастина и указан ее лондонский адрес.
Unconcerned by the legal meaning of the term, he had put her name because London was far closer to Rome than Drogheda.	Полковника мало заботила степень родства с точки зрения закона, но Лондон куда ближе к Риму, чем Дрохеда.
In his little room at the inn, the square black case which housed his priestly implements had not been opened; it waited with his suitcase for directions as to where it should be sent.	Никто не открыл оставленный в крохотном номере гостиницы квадратный черный чемоданчик, где лежали сутана и все остальное, что свидетельствовало о духовном звании Дэна; вместе с другим чемоданом и этот ждал указаний - куда следует переправить вещи покойного.