Пока смерть не разлучит нас

Тогда я придумала план: если мама умрёт, я сбегу. Плевать, что мне некуда бежать, и у меня нет ни денег, ни семьи. Я буду бежать до тех пор, пока не свалюсь. В школе говорили про девочек, которые живут на улице, про то, чем они занимаются, чтобы выживать. Я упёртая. Я умею следить за домом и готовить. Я найду работу — скоро мне будет шестнадцать.

Но даже если мне придётся делать другое, все эти сексуальные вещи, про которые мне рассказывали — то, чем иногда занимались мама с папой, — уверена, это всё равно лучше. В детский дом я не попаду. Даже если мне удастся сдать отца, потом он меня найдёт. И всё равно никто не берёт подростков. Побег был моим единственным шансом.

* * *

Той ночью я лежала на кровати с мамой. Она ни разу не тронула малышку, даже после меня — только дрожала и плакала всю ночь. Когда мы проснулись, малышки уже не было.

* * *

Я понятия не имею, что он с ней сделал, наверное, закопал во дворе рядом с собакой, которую я очень любила.

С тех пор никто не говорил ни об этом ребёнке, ни о новом. Однажды мама попросила принести ей противозачаточные таблетки, и я пошла в бесплатную больницу. В конце концов папа их нашёл и избил нас обеих.

Это было два года назад.

А теперь, когда я смотрела на них через стол, во мне бушевала лишь злость. Как они могли это допустить? Как она могла?

Я не была глупой и понимала, что мама ничего не решает в вопросах о сексе — отец не станет ни о чём спрашивать. Но зачем она вообще сказала ему, что беременна? Почему она не сделала аборт? Новый ребёнок, если она вообще сможет его выносить, принесёт нам лишь горе.

— Ну не расстраивайся так, — сказала мама, покачав головой. — Совсем скоро ты от нас уедешь. Мы пока не готовы к пустому гнезду. — Она подмигнула, и я почувствовала, как к горлу подступает желчь.

Так вот в чём дело? Через два года я смогу уйти, и они останутся одни. И должны будут сами стирать одежду, готовить еду и мыть туалет. Но теперь… теперь они для этого вырастят нового ребёнка. Но на что они рассчитывают? За младенцем придётся ухаживать, а не наоборот.

Разумеется, к пяти годам я заботилась о них больше, чем они когда-либо обо мне. Я тоже прижала руку к животу, уверенная, что меня стошнит.

По моему затылку стукнула тяжёлая ладонь, возвращая к реальности. Кожа горела от такой силы.

— Поздравь свою маму, — приказал он.

Я сморгнула слёзы, кивая.

— П-поздравляю, мам. Это отличная новость.

— Ты не выглядишь счастливой, — буднично заметил папа.

Когда я повернулась, на его лице красовалась язвительная ухмылка. Он хотел меня спровоцировать? Ну уж нет.

— Я счастлива, — убеждала я. — Правда. Просто устала.

— Устала, — хмыкнул он. — В этом вся проблема вашего поколения. Вы ничего не знаете о тяжёлом труде. Взять, к примеру, меня: я пошёл работать на завод, когда был моложе тебя, и к двадцати двум стал бригадиром. А чего ты добьёшься к двадцати двум? Ничего. Будешь настолько же бесполезной, как и всю свою жизнь. — Он сделал глоток пива.

Я не знала, что сказать. Не то чтобы его оскорбления и унижения были чем-то новым для меня. Это был обычный день, но новость о ребенке сбила меня с толку, и я не могла мыслить здраво. Почувствовав на глазах холодные слёзы, я опустила взгляд и часто заморгала, надеясь, что они высохнут до того, как он заметит.

— В чём дело, неженка? Язык проглотила? Не можешь оправдать свою лень?

Я шмыгнула носом и посмотрела на него. Я уже давно перестала надеяться, что мама меня защитит. Когда папа отыгрывался на мне, мне никто не помогал.

— Ты прав, — ответила я ему. — Я ленивая. И мне надо быть лучше. Как ты… как ты думаешь, мне устроиться на работу?

Сама мысль была прекрасна. Если я смогу хоть какое-то время проводить вне дома, это будет спасением. Если я устроюсь на работу, у нас будет больше средств, я буду реже бывать с родителями и, возможно, даже смогу прятать какие-то деньги к своему восемнадцатилетию.

Отец сжал челюсть, явно сбитый с толку моим предложением. Его верхняя губа поднялась в оскале.

— Нет, тебя всё равно никто не возьмёт. — На этом он допил остатки пива. — Даже если так, ты будешь работать до тех пор, пока не постареешь, а потом на твоё место возьмут какого-то юнца в два раза моложе.

Его глаза почернели — стали холоднее обычного, — и реальность обрушилась на меня.

Его уволили.

Он потерял работу, которая обеспечивала наш прокорм, каким бы скудным он ни был, и забирал его на десять часов пять дней в неделю. Внезапно меня охватила беспомощность, а к глазам подступили новые слёзы.

Я повернулась к маме, которая смотрела на колени. Она знала? Почему мы тратим на отдых деньги, которых у нас теперь нет? Нам нужно копить.

— Мне жаль, папа, — прошептала я, не зная, что сказать.

— Мне не нужна жалость. Ни от одной из вас. — Он встал из-за стола, оставив грязную тарелку мне, и ушёл. — Доедай и помой всё.

На этом он вернулся в дом, и мы остались одни.

Мама тяжело вздохнула.