Похищение славянки

В опочивальне, где Харальд оставил светловолосую, сейчас попахивало — щенок успел справить нужду в одном из углов. Девчонка, пока его не было, встала и оделась. Но не в шелковое платье, которое он вчера швырнул на пол и на котором поутру заметил щенка. А в одну из его старых, заплатанных рубах, завалявшихся в сундуках этой опочивальни.

Штанов в них, по всей видимости, не нашлось, так что покрытые синяками коленки теперь выглядывали из-под недлинного подола. Едва Харальд вошел, светловолосая, сидевшая на кровати с щенком на руках, попыталась натянуть рубаху пониже. Затем судорожно дернула на себя покрывало, пряча ноги…

Опять смущается, с досадой подумал он.

Щенок, который до этого возился у нее на коленях, обиженно заскулил, недовольный тем, что его перестали гладить — и почти что спихнули на кровать.

Харальд молча подошел, сгреб кутенка, собрался скинуть на пол. Только в последний момент замедлил руку, увидев, как расширились глаза у Добавы. Крысеныша с пятнистой пастью пришлось опустить под бережно, чтобы не напугать девчонку.

Покончив с щенком, он сказал, обращаясь к старухе, застывшей у порога — но не глядя в ее сторону:

— Пусть идет за мной.

Когда Харальд-чужанин влетел в дверь, Забава даже обрадовалась. Скучно одной-то — особенно когда ни работы, ни дел…

И сидишь почти взаперти. Когда Харальд утром ушел, она приоткрыла дверь, чтобы выглянуть наружу. Но тут же встретилась взглядом с очередным чужанином, сторожившим то ли ее, то ли хозяйские покои.

Ничего больше Забава увидеть не успела — мужик толкнул створку, захлопывая дверь перед ее носом.

Да она и сама не рвалась за порог — не в рубахе же. Платье шелковое щенок пометил, теперь, пока не выстираешь, не оденешь. А ничего другого, кроме единственной старой рубахи, Забава в сундуках не нашла. Только шелковые отрезы, полотно и куски кож…

Но с чужанином вместе пришла бабка Маленя. И от того, что та увидела Забаву в мужской рубахе с голыми коленками — неприкрытую, да при мужике — стало стыдно.

Она сжалась, когда Харальд-чужанин сдернул щенка с ее колен на пол. Сказал что-то, и бабка Маленя тут же отозвалась дребезжащим голосом:

— Велит тебе за ним идти.

— Так я же не одета… — Испуганно выдохнула Забава.

— В уме ли ты, девка? Вставай, не перечь. Он тут хозяин, ему решать, кому как ходить…

Неизвестно, сколько пришлось бы бабке уговаривать Забаву, но тут Харальд, которому надоело молча слушать, подхватил ее на руки. Понес в свою опочивальню.

Которая и была-то в двух шагах — вот только эти шаги надо было сделать по проходу.

Забава поджала голые ноги, когда те проплыли мимо чужанина, стоявшего за дверью. Тот, правда, отвернулся…

Харальд поставил девчонку на ноги возле сундука в углу своих покоев. Откинул крышку, содрал тряпки, укрывавшие сверху содержимое.

В тусклом свете, падавшем от светильника на боковой полке, блеснуло золото. Жемчуг, янтарь, округлые рубины, еще какие-то камни…

Тут были в основном женские украшения, которые он дарил Эйлин, рыжеволосой англичанке. Но часть из них принадлежала до нее Гудрид, шведской рабыне, жившей здесь прежде. А до нее еще кое-кому…

Но мысли об умерших сейчас его не смущали. Харальд твердо знал — золото есть золото. Одинаково блестит на любом человеке и не помнит прежнего хозяина.

К тому же Эйлин прожила достаточно долго, чтобы узнать, кто носил побрякушки из этого сундука перед ней. И ее это тоже не смущало…

— Скажи ей. — Объявил Харальд, не оборачиваясь — знал, что старуха сейчас стоит у порога. — Пусть берет столько, сколько ей надо, чтобы начать улыбаться. Пусть берет все. Если хочет, я перенесу сундук в ее опочивальню прямо сейчас. И пусть нашьет себе платьев из тканей, что я показал ей вчера. У меня в кладовых есть несколько вязок дорогого меха. Я принесу. Пусть сделает себе плащ, одежду на меху…

Старуха забормотала, переводя.

Харальд ждал, внимательно глядя на светловолосую.

Та, дослушав старую рабыню, глянула изумленно. На него, на сундук, снова на него. Глаза округлились, рот приоткрылся, мягкие губы удивленно вздрогнули…

Это хорошо, подумал Харальд удовлетворенно. Если так пойдет и дальше, то к первому снегу она научиться не только улыбаться, но и хохотать. И может, даже начнет принимать его с открытой радостью, сама будет заигрывать…

Он вдруг представил, как светловолосая запускает руки ему под одежду, дергает завязки на штанах. Правда, каким у нее будет при этом лицо, Харальд вообразить не смог — в его видении оно так и осталось изумленным. Вот как сейчас.

Ничего, увижу на деле, практично решил он. И торопливо отогнал ненужные мысли, потому что тело ниже пояса опять начало оживать.

Девчонка, присев, чтоб не наклоняться — и придерживая при этом подол рубахи — взяла с груды украшений какую-то брошь. Поглядела…

Потом осторожно положила обратно в сундук. Харальд видел, как она, не удержавшись, пригладила напоследок одним пальцем алую рубиновую каплю в середине броши. После чего выпрямилась, посмотрела на него и что-то сказала. Серьезно так, чуть дрогнувшим голосом.