Поколение «все и сразу»

Почему-то вся вина валится исключительно на мои плечи. Разве объективно есть ли моя вина в том, что пока что я не дорос до высокого уровня зарплаты, необходимого для обеспечения комфортного проживания? Разве виновен ли я в том, что пока что у меня нет собственной, огороженной ото всего мира, жилой площади, за какую не требуется выплачивать кредит?

– Я не могу пока что содержать нас двоих. Моя зарплата…

– А что ты можешь? – Атакует Карина, – Что? Ну! Что ты можешь?

– Магнитофон ты. Тебя как будто заклинило на одном…

– Хватит избегать вопросов. Ты даже в глаза не смотришь, когда я с тобой разговариваю. Ты как ребенок! Дети вот так же прячут взгляд, когда их ругают, где-то в травинках, среди камушков, облаков, листиков… – А мне ведь, правда, стойко мешает выдерживать ее взгляд непонятная обида. – И они вот так же молчат. Вот так же обиженно. Не реагируя ни на что, как будто думают, что их не видят, не замечают… Андрей, ты хоть что-нибудь удосужишься ответить?

– А стоит?

Моя усмешка – как мягкая подушка по ее лицу. Округлив глаза, Карина застывает, чуть склонив голову на бок. Ну уж нет, она ни за что не признает абсурдность негодования.

– Не понимаю… Придуриваешься или в самом деле? – С новой, хоть и с более умеренно силой заводится она. – Ты действительно считаешь свое поведение адекватным? Почему мне приходится вытягивать из тебя каждое слово… Господи! Да если бы ты только мог представить, как меня достало твое молчание! Как меня достали твои детские обиды! Когда ты уже повзрослеешь? Когда наполнишься серьезностью?

– Взрослые люди живут без родителей?

Я чуть приподнимаю левый уголок губ в неполной ухмылке, кажется, я подловил ее, загнал в ловушку. Секунду она колеблется, чудом умудряясь укротить первый импульс согласиться…

– Они ведут себя не так, как ты. Они не обижаются…

– Как удобно… А покажи-ка мне своих самостоятельных знакомых.

Карина фыркает и закатывает глаза – я смотрю на нее в упор, не собираясь отступать, и наконец она не выдерживает:

– Да запросто.

Она достает из холщовой сумки телефон. Блогеры, конечно же, эти учителя жизни… Смотреть противно.

– Можешь не показывать дальше. Мне неинтересно.

– Вот поэтому мы и не живем вместе, если бы…

– Если бы ты была бы более приближена к реальности… – Раздраженно срываюсь я.

– Да заткнись ты! Хватит жить в своих мирах! Хватит все драматизировать! Хватит из всего делать спектакль, роман… Не знаю, что ты там себе воображаешь вообще… – Это был осиный кол в самое сердце… – Сколько мы еще вот так вот будем таскаться от случая к случаю? Вот так вот страшась родителей?

– А сколько тебе осталось учиться? – Сдерживая злобу, спрашиваю я, в надежде, что она уловит ход моих мыслей.

– Год.

Я молчу. Покусываю губы, за что Карина легонько, как будто строгая мать, бьет меня ладонью по губам:

– Сколько раз я тебя предупреждала: не кусай губы!

Возмущение накатистой волной порывает выбросить руки в стихийном движенье, но железными цепями сковывает тело легкое подобие шока. Карина, разгорячившись без веского повода, уже переступила все границы.

– Зачем про учебу-то спрашивал?

– Да так, из интереса, – отмахиваюсь я. Что-либо объяснять… Сдались объяснения тому, кто ничего не слышит, будучи охваченным неукротимой яростью…

– Из интереса… – Передразнивает она меня. – У нас как будто из интереса все и происходит. Может, любишь ты меня тоже из интереса? Чтобы только узнать, что будет?

– Не неси чепухи…

– А ведь даже не пытаешься переубедить! Может, я и в самом деле права? Ну, права или нет?

– Нет, – с неохотой сквозь зубы выдавливаю я. Опровергать ее заявления равносильно попыткам затушить возгорание бензином. Нелеп музыкальный дуэт, когда инструменты фальшивят, выдают не свои звуки, когда, вдобавок ко всему, их еще неправильно держат…

– А такое ощущение, будто бы да. Сегодняшняя прогулка тоже ради интереса, или, может, у тебя каждая прогулка со мной только ради интереса? – Не унимается она. Еще чуть-чуть, и я поднимусь и без прощания уйду… Да куда я уйду. Только мысленно и то трусливо, словно сбегая с поля боя.

– Хватит, сколько можно…

– А то что? Что? Ты только так и можешь жалобно упрашивать меня, как будто выпрашивать конфетку и матери. Это все потому, что ты слабохарактерный! Нет в тебе твердого, мужского! Ты просто маленький мальчик. Пустослов – вот, кто ты на самом деле.

Не выдерживаю. Не знаю, как сорвался. Щелкнуло что-то в голове, и понеслась… Сжатая в кулак рука сама собой застучала по покрывалу, глаза сами собой быстро заморгали, словно не желая лицезреть вспышку разрушительного гнева. В доли секунд я видел, как, боясь, сжимается она, как оцепенело от страха ее тело… Но я не останавливаюсь, стучу до пены на губах, до боли в руке… А потом… Потом опустошение. Бессилие.