Поколение «все и сразу»

– Работа. Писатель я. Рабочая привычка у меня такая: наблюдать за людьми и зарисовывать их. Даже на прогулках с близкими людьми я бегаю глазками по лицам в поисках интересностей, которые затем отражу в тексте.

– Писатель, – задумчиво протягивает она. – Как это интересно! – После непродолжительной паузы наконец негромко восклицает незнакомка. – Наверное, у вас очень интересная и динамичная жизнь. Наверное, вы многое повидали… Сколько стран вы посетили?

– Вы меня не дразните? – Шутливо отмахиваюсь я.

– Нет конечно! Как вам в голову могло такое прийти?

– В голове моей, правда, всякое возникает. Всякое и постоянно, без перерывов. Каждую секунду вспыхивают идеи, догадки и прочее. Вспыхивают и затухают, как звезды. Не голова, а проходной двор или пункт прохождения кастинга для мыслей.

Она оборачивается, осматривается, словно все это время кого-то ждала, а потом, спустя час, решила развеять усталость со скучающим мной, когда надежда, будто знакомый ее еще заскочит в кофейню, еще не умерла в ее хрупкой груди.

– Одного понять не могу. В этом кафе достаточно людей, а следили вы за одной мной. Что же вас так привлекло?

Красота? Точно не она. Я вообще редко обращаю внимание как на таковую красоту. Толку от нее никакого – сплошное разочарование. Все равно что на солнце смотреть. А признаваться в правде не шибко-то тянет, однако неотступный взгляд ее давит, требует, выдержать его почти что невозможно. Не заденет, смешная правда покажется ей не более, чем неудачная шутка, думаю я, на то она и незнакомка, перед которой можно смело быть откровенным и до неестественности правдивым.

– Я, совершенно случайно, так совпало, заметил, как у вас с вилки слетел кусочек…

Вместо ожидаемого смущения она смеется. Ей весело. Видно, ее мало что тревожит, мало что задевает… Это ж через что и сколько следует пройти, чтобы потерять восприимчивость ко всем пустякам мира?

– А еще я представлял вас достаточно скромной, немного замкнутой… Выронив кусочек, вы тут же бросились озираться по сторонам, а сейчас вы… Вон какая веселая и раскрепощенная. Неожиданно.

– А разве плохо? Разве плохо, когда люди отвыкли стесняться?

Вот как: отвыкла стесняться. Что же лежит в основе этого “не стеснения”, какие же события породили его? Истории, которые любопытство так и подмывает узнать…

– Напротив, это очень даже привлекает. Охотников за проявлениями индивидуальности в особенности.

– Вы не очень-то настроены на разговор, я все понимаю, – я молчу, а она и не рассчитывала получить ответ. – Будь я на вашем месте, я бы тоже пыталась бы избавиться от настырного искателя любви.

Незнакомка красиво улыбается, как улыбаются сильные, гордые аристократки. Это даже не улыбка – это нечто большее, это сияние созвездий, это жемчужины на ослепительно яркой ветрине, это целые абзацы-рассуждения, которые я так и не научился правильно читать…

– Тогда я пойду.

Она медлит секунду, как будто мечась между двумя планами, а потом решительно отодвигает стул – как же громко скрипят деревянные ножки о паркет. Громко не потому ли, что сама судьба подает свои непонятные знаки? Ощущение, будто от нас не отрывает глаза весь зал… Сейчас она вот-вот встанет, уйдет, и мы никогда больше не увидимся, даже если я каждый вечер до конца дней буду приходить в это кафе и ждать ее до самого закрытия. Мы потеряемся в этом мире, и никогда больше не найдемся, такова судьба, таков наш обоюдный выбор: она не сражается, чтобы завоевать меня, я – не сражаюсь за нее. На то есть причины, вернее, один я прикрываюсь весомой причиной. Но почему же так бешено бьется сердце? Как будто оно предчувствует, что теряется нечто важное…

Вот она отодвигает стул, чуть наклоняется над столом, чтобы подняться. Еще мгновение, и она гордо застучит каблуками по паркету кафе, а потом все, что от нее останется – это коротенькая и искаженная заметка в записной книжке. Мертвый образ, лишенный истории жизни, души, мертвая оболочка слов для рассказа…

– Подождите!

Она замирает – на лице ее читается “что такое?”

– Не уходите…

Я и сам отчета себе не отдаю: какой ветер переменил настроение, какое стремление затребовало ее? То ли виновник во всем виноват горбик ее тонкого носика, схожий с моим, то ли мне не хватает слушателя, из-за чего я пребываю уже несколько месяцев в состоянии одиночества и нереализованности, то ли меня попросту повлекла за собой ее самоуверенность вождя… Но теперь-то в ближайшие полчаса мы никуда друг от друга не денемся.

– Вы, правда, считаете жизнь писателя, ну, мою, в частности, интересной?

Подперев подбородок руками, незнакомка по-доброму и тихо рассмеялась. До чего же нелепы мои вопросы. Лишь бы спросить! Рядом с ней я последний дурак. Она само величие, божество, у которого выпрашивают молитвами все благополучия и чудеса…

– С вашей жизнью я не знакома, но ваши мешки под глазами… Они ведь не от тусовок и бессонных приключений? Много работаете?

– Много. Ночью и днем.

– Как самоотверженно!