Поколение «все и сразу»

– Ты помнишь свое первое ощущение, какое возникло у тебя после завершения работы над первым романом?

– Конечно помню! Оно возникло как-то заранее, в последний период работы. Из-за него я так заспешил, потому что оно мотивировало… Мне казалось, будто роман мой сотрясет мир, будто я тут же, по щелчку пальца, прославлюсь, будто у меня будут запрашивать переводы редакции со всех стран… Мне казалось, что о гениальности моего текста будут долго и длительно рассуждать. И я жаждал восхваления, славы, жаждал той минуты, когда меня будут узнавать на улице, когда о моей книге буду разговаривать в каждом дворе, – в порыве увлечения я вскидываю руки, жесты мои размашисты, бесконтрольны… Ира слушает, сияя широкими глазами, – я рассчитывал, что жизнь моя изменится, что я смогу путешествовать по всему миру, жить полгода в одном городе, год в другом… И буду писать романы, много и упорно, каждый из которых будет вновь и вновь восхищать читателей, которые будут требовать и требовать еще и еще… М-да, – в полном добродушии вздыхаю я, – это было одно из лучших чувств, какое я когда-либо испытывал. Оно неповторимо.

– Мне понравился твой первый рассказ.

– Правда? – С задором щенка отзываюсь я. Глаза мои сверкают от радости… Да я плясать готов в центре ее комнаты, не умея толком управлять собственным телом…

– Правда. Мне понравилась идея, я никогда не встречала ничего подобного, но… Он такой мрачный.

– Ровно чего я и добивался. Мне нужно было, чтобы читатель ощутил неприязнь, как будто… Мне было нужно, чтобы читатель почувствовал привязанные к рукам, ногам, животу, голове ниточки. Мне было нужно заставить поверить читателя в то, что он кукла, марионетка в чужой власти. Так у меня получилось?

– Очень даже, – как-то сквозь зубы признается она, пряча глаза среди старого паркета. – Но для чего? Для чего только убеждать людей в том, что они марионетки?

Я хитро улыбаюсь. Сознание перевозбуждено. Вот так срочно нужно выдать умное объяснение.

– Если быть точным… Я не говорю, что все люди марионетки… Нет, знаешь, – сам же путаюсь в клубке собственных мыслей, отчего мне кажется, будто все, что я высказываю вслух и на бумаге в особенности, лишь удобная ложь от случая к случаю… – Мы все марионетки в чужих руках, в той или иной степени, и часто не замечаем того, но это правда. Часто мы просто не хотим того замечать, потому что уверяем себя в том, что ощущение привязанности – это любовь или еще что-то там. Я рассматриваю, как врач, частные случаи, особо интересные, от которых мурашки по коже… Я рассматриваю психически больных, потому как это особо яркий пример, который интерпретировать можно исключительно одним способом. Или минимальными… Вообще-то я рассчитывал и до сих пор рассчитываю, что идея моего рассказа спасет чью-то жизнь…

– А как же мрачность? Этот рассказ чересчур…

– Она отрезвляет разум. Разве способен человек грамотно оценить обстановку, будучи навеселе? Мне вообще кажется, что только пессимисты реалистично глядят на мир. Во всяком случае, они анализируют его без радостных прикрас.

– У пессимистов своих проблем полно: вместо счастья они наделяют мир трагизмом. Так что вряд ли они трезво глядят на мир.

– Реалисты… – Задумчиво шепчу я. – Я должен повествовать от лица реалиста. Ира! Ты только что помогла мне усовершенствоваться в литературе.

Торжествует. Лицо девушки амбициозно сияет. Ира, старательно выпрямляя спинку, чтобы производить впечатление еще более утонченной, довольна собой, вон, еще чуть-чуть, и она запоет соловьем от счастья и наслаждения. Она – богиня, муза, дарящая прозрение и ясные мысли. Поклонение ей – вот награда, которая ей и нужна. Она будет вот так сиять, вот так же расправляя плечи до тех пор, пока благодарность моя не иссякнет. Опьянение, ударившее в голову, сойдет довольно-таки быстро: еще пара минут, и кровь покинут последние капли, и тогда признательность забудется.

– Не знаю… Как тебя отблагодарить-то?

– Да не надо, – отмахивается она, а потом прибавляет с шутливой серьезностью. – Хотя, знаешь, мне благодарностью будут твои романы и рассказы. Я хочу прочитать все.

Ира так легко и незатейливо притягивала к себе, вызывая желание раскрываться и созерцать. И, ведя с ней беседы, я в самом деле воспринимал себя за маленького, еще не известного всему миру, автора. И это были самые нужные для меня иллюзии…