Поколение «все и сразу»

Я не планировал провести в гостях определенное количество часов. И не думал о том, на сколько задержусь, через сколько часов устану изливать творческую душу. И сейчас, выйдя на улицу с привычкой возвращаться домой в преддверии сумерек, я буквально потерял дар зрения от вида светлого, голубого неба и висящего на этом полотне диска яркого солнца. Быстро моргая глазами, чтобы привести себя в чувство, я двинулся в сторону дома. От мысли, что буквально через десять минут я вернусь обратно в свою кнуру, затошнило. От одной мысли о том, что мне опять придется, не имея возможности никуда сбежать, торчать в комнате с грязными стенами и дешевой мебелью – дорогой жалко обставлять то пристанище, – невольно слушать разговоры соседей и каждый их шаг, воротило наизнанку…

Я выбираюсь на проспект Стачек, потом сворачиваю во дворы. Плевать, куда идти, лишь бы не домой. Жаль, с собой ни записной книжки, ни ноутбука. Странно, а ведь когда-то я и подумать не мог, что домой, к уютному очагу, может не хотеть возвращаться. Еще только около четырех, времени навалом, а куда девать его… Я иду среди грязно-желтых домов и наслаждаюсь теплыми лучами дневного солнца, подставляя ему белые щеки. Всю зиму – почти что целую вечность – до боли не хватало золотистого сияния…

Вместо привычной гордой походки я сутулюсь, голову склоняю к земле. И ни о чем не думаю… Опустошение. Сил нет. Я выговорился полностью, не оставив последней мысли даже для самого себя. Кто-то резко хватает меня за руку, но мне настолько безразлично, что испуг для меня – только термин, какой вписали словарь, чтобы использовать в повседневной жизни…

– И где же ты шлялся?

– Прогуливался, – хладнокровно отвечаю я, безынтересно уставившись на озаренную счастьем Карину.

– Признавайся! Куда ты ходил?

От ее решительного голоса пробирает дрожь… Не могла ведь она заметить, как выхожу я из парадной Иры. Она ведь, как бы правдиво я ни старался объяснить, не поймет ничего, откажется понимать, ей важен лишь факт моего пребывания в чужой женской квартире. А ведь подступила она ко мне с таким задорным настроем, а ведь теперь она обречена на горькие рыдания, бессонные ночи, истерики… Не возбуждение ли перед бурей ее задор сейчас?

– Я все могу объяснить…

В огромной неуверенности, с дрожаньем в голосе, как будто она застала меня на месте измены, начинаю я. Однако Карина перебивает: восторженность так и хлещет через края, она не может сдержаться, потерпеть и выслушать до конца…

– Да что тебе объяснять! – Опять восклицает она. Все происходящее для нее – курьезная игра, не более, только вот меня от этой игры бросает в пот. – Просто… Я и представить не могла, что мы с тобой сегодня встретимся. Я думала, ты весь день будешь торчать… Так куда ты идешь?

– Никуда, просто гуляю.

– А чего такой хмурый тогда? Ты вообще рад меня видеть? – С недоверием она отстранилась в сторону. На личико ее упала тень дерева, хотя казалось, будто это кожа ее потемнела, утратив жизнерадостность…

– Конечно же, рад. Очень рад. Просто настроение такое унылое.

– А как будто бы нет… Ну что с твоим настроением? – Чуть ли не с восторгом подается ко мне Карина, с задором тряся мою вялую руку, словно та лишена кости.

– Отсутствие радостей является причиной легкой грусти?

– Нет…

– Ладно, что до меня? Ты-то откуда?

На моих глазах настроение ее вянет, подобно изящному цветку, что засыхает под жаром палящего солнца без воды и удобрений и трепетной любви садовода. Ее брови, наполняясь тяжестью, угрюмо нависают над глазами, закрывая их, как будто упрашивая уйти в страну вымысла и мечтаний, чтобы сохранить праздность.

– С мамой в магазин ходила. Я вперед сразу же пошла, как только тебя увидела. Может, прогуляемся, раз уж встретились?

– Твоей компании я всегда буду рад.

– Только…

Карина берет меня под руку и сразу же задает направление. Мгновение спустя я замечаю ее мать.

С Ириной Сергеевной я обмениваюсь коротким приветствием и улыбочками. Впервые я вижу ее по-настоящему веселой: ее румяные щеки так и полыхают жаром, поблескивая на солнце. Она выглядит так, как будто ее угостили несколькими бокалами шампанского, а потом подарили пачку пятитысячных купюр. Видно, небольшой пакет в ее руке управляет ею, задавая настроение. Карина как-то о том рассказывала: говорила, что мать ее зависима от шопинга, что длительное время без покупок она даже впадает в депрессию…

– Мы погуляем недолго, хорошо?

Ирина Сергеевна что-то невнятно отвечает – голос ее постоянно тихий, тяжело уловимый, – и кривит лицо, словно в пренебрежении или недовольстве от того, что дочь ее уводят, что без дочери шопинг обрывается и не обозначено откладывается до следующего раза.

Мы идем, лишь бы куда идти. Карина трещит о всяких пустяках, и временами я ловлю себя на мысли, что мне даже скучно, что мне не хватает разговоров, какие я вот только недавно вел с Ирой. Не хватает осмысленности и искусства…

– Андрей? Я все спросить хотела… Я спрошу, хорошо? – Я молчаливо киваю головой. – Ты ведь один живешь?

– Ну? – Настораживаюсь я, готовясь к самому наихудшему.