Я не возражаю. Настроение такое паршивое, что фиолетово на все. Я уже, заранее пережевываю грусть, вызванную двухнедельной разлукой. Бессмысленные терзания, от которых в тайне даже приятно.
Я плачу за коктейли, и мы выходим на улицу. Рядом метро и Невский проспект, перейдя через который мы окажемся возле фисташкового Эрмитажа. Дворцовая площадь… Душу воротит от этих достопримечательностей…
Мы сворачиваем в Воронихинский сквер, где занимаем скамейку. Любуемся профилем Казанского собора… Не зная, как лучше начать, я запинаюсь. Потягивая молочный коктейль через трубочку, Карина смотрит на меня широкими глазами, не выражающими абсолютно ничего.
– Мне хочется тебя проводить…
Она резко останавливается передо мной, опускает ладони на мою грудь. В глазах ее жалость, страх и голос ее ни на что, кроме шепота, более не способен…
– Не надо. Не надо. Но не обижайся ни в коем случае, просто… Я же с родителями буду, а там еще и друзья наши будут провожать нас…
Друзья… Мысленно я всплескиваю руками… Насколько же слово может стать ненавистным… Почему же отдающий все свое свободное время своему избраннику не получает в полной мере – и даже в пятидесяти процентах – обратного? Одних слов о любви никогда недостаточно, страсть не покрывает долгосрочные желания: уют, объединение, спокойствие, вечность… Для меня важно ее присутствие, но и не только оно, потому как рядом со мной могла бы быть и обычная кукла с фотографией ее лица. Мне важно, чтобы между нами не было конфликтов, чтобы наша связь восстанавливала силы, чтобы она делала меня тем человеком, к какому я стремлюсь… Любовь – это состояние постоянного движения друг к другу. У нас же на деле отношения походят на шахматную партию, где за каждую промашку я получал железной ложкой по затылку, а забирать вражескую фигуру и угрожать королю не имею прав.
– Но я ведь для тебя больше, чем просто друг…
– И поэтому, – с железной суровостью в голосе перебивает она, – ты провожаешь меня сейчас. Отдельно ото всех. Разве этого недостаточно?
– Но я хочу провожать тебя, как настоящий влюбленный, в аэропорту. Разве это не романтично?
– Ну только подумай, как ты будешь смотреться рядом с чужими людьми? Смешно, как минимум!
– Это еще почему? Ты как будто меня за идиота держишь.
– Да нет же! – Нетерпеливо восклицает она, огорченно всплескивая руками. – Почему ты все всегда превратно понимаешь?
– А как еще прикажешь понимать?
– Ну… Ну как на тебя там будут смотреть? Тебе самому некомфортно не будет? Конечно же будет! Не знаю я тебя что ли! Тем более, твое присутствие будет смущать всех остальных провожающих… Я поэтому и выделила для тебя отдельный день, хотя могла собираться, между прочем, или вообще с подругами гулять.
Важная жертвенность, про себя ворчу я. Как же удобно обороняться жертвенностью и играть ею на совести. И все равно призрачной хваткой мертвеца меня схватил стыд за горло. Но что для нее эта жертвенность? Только удачная попытка остановить мои желания погибающего романтика, остановить шквал моих требований любви и под занавес смыться к своим заботам…
Я соглашаюсь – иначе-то как? Остаток вечера мы никак не проводим: блуждаем по Невскому проспекту то вглядываясь на ходу в витрины, то перебрасываясь скудными фразами, похожими на обрывки из неудачливых рассказов… Мы как два чужих человека, что напели друг другу песни любви и тем самым связали себя друг с другом на какое-то время…
Следующим днем, где-то после пяти часов вечера, она улетела в Турцию. Пока Карину с ее родителями друзья провожали, я торчал в своей комнате, задыхаясь от жары и тоски. Я не находил себе место, метался то от одного, то к другому, книги не воспринимал, а на тексты сил вовсе не было… Я то садился за стол, то ложился на кровать, то подходил к окну поглазеть на пустую детскую площадку… Не было ни вопросов в голове, ни предположений, лишь где-то на самом краю сознания маячило напоминания взяться за дело… И даже рейс не отменили по непредвиденным обстоятельствам, с обидой, усмехнувшись, подметил я, всматриваясь в глубокое голубое небо, по которому плавно плыли крохотные облака.
После нескольких часов блужданий по комнате туда-сюда я все же раскрыл на коленях ноутбук, заставил себя всеми силами заинтересовать текстом, чтобы перестать думать об ее отлете. Когда увлечен – не секрет для целого мира, – забываешь о еде, питье и любых горестях. Но увлечься мне не удавалось, потому выходило неважно, пусто, бессмысленно… В голове держалось устойчивое убеждение, что сегодня, завтра, послезавтра, до ее возвращения, ничего, за что бы я ни брался, не будет получаться… А ведь нужно найти такое дело, с которым я смогу блестяще справляться при любом настроении…
21
После утомительных полуторных суток я наконец-то возвращаюсь домой. На часах почти половина одиннадцатого. День вытянул, как кровопийца, все силы физические из тела и моральные из души. Обычно, к одиннадцати вечера соседи перестают шуметь, лишь изредка шаркают ногами в порванных тапочках то на кухню, то в ванную, то в туалет…