Поколение «все и сразу»

Подскакиваю к кошке. Два пальца на бедро, потом на худенькую кошачью грудную клетку… Как неудобно без фонендоскопа… Впрочем, он и не требуется. Сердцебиение явно отсутствует. И думать нечего – мертва. Несколько ножевых ранений. Умерла быстро, видно, в угол даже не успела забиться. Я стою на коленях перед телом кошки. Слава вытянулся во все два метра, момент от момента я улавливаю исходящий от него запах алкоголя и гнили, тянущийся со рта. Это гниют зубы, слизистые, эта гниль поднимается из кишечника и желудка. Голову кружит. Тошнит…

– Ну! Что-нибудь делать собираешься?

Поднимаюсь с колен. Его полувластный, озлобленный голос натягивает нервы. Сейчас меня и так все раздражает. Раздражает, что я живу в этой дыре, в этих трущобах, что дошли до наших дней со средних веков, раздражает, что теперь я не усну в ближайшие часы, раздражает, что шуметь будут до самого утра, а потом и еще несколько дней, раздражает, то сейчас от меня ждут чудо с последующими объяснениями. Но чем я могу помочь? Меня сковывает цепями. Одно неловкое слово в мою сторону, и я непременно брошусь с кулаками на кого угодно, невзирая на сильную телесную слабость от усталости.

– Она мертва, – тверже задуманного заключаю я. – Тут ничем не поможешь. Даже самый лучший врач, ведущий ветеринар, повторит мои слова. Она пролежала вот так несколько часов.

Удивительно, но даже пьяный человек, которого держишь за алкаша от пяток до макушки, способен проникнуться сутью трагедии… Слава плюхается на диван. Как рыба в воде, молчит. Пучит огромные глаза с желтыми белками. На лице его величественно зияет пустота. Так проходит меньше минуты. Все это время за дверью слышится мышиная возня… А потом запоздалый риторический вопрос:

– Я присяду, ладно?

Я не знаю, куда себя деть, как будто здесь чужой я. Еще никогда собственный дом не доставлял мне столько дискомфорта. Меня раздражает даже то, как я стою: пластмассовый солдатик, выставленный на расстрел, весь беззащитный, с глупо-виноватыми глазками… Я скрещиваю руки на груди, отступаю на шаг назад, бедром облокачиваюсь о край кухонного стола. Машинальными движениями сосед безрезультатно пытается вытянуть из кармана пачку сигарет, и лишь на четвертый или пятый раз ему удается.

– Не надо здесь курить, – прошу я, пытаясь не выдать слабость характера, но и при этом пытаясь быть как можно мягче… Все-таки у человека такое несчастье, и пришел он именно ко мне…

– И что теперь делать?

Его пьяные глаза смотрят прямо на меня. Не по себе – мурашки пробегают по коже. Следов слез на лице его не видно, только кожа держит красноту от напряжения. Неужели это он кричал? – вдруг засвечивается в голове мысль, которая забудется уже утром, которую никогда не будет дан ответ, но которая сейчас почему-то важна.

– По-хорошему, кремировать, – после недолгого раздумья выдаю я. – Либо по-тихому похоронить. Где-нибудь в деревне.

– Нет, ну, ты можешь себе представить? Эти уроды, эти сволочи… Убить ножом… Точно ножом, ничем иным? Убить кошку… Пронзить ее тельце лезвием… Это же каким конченными людьми надо быть… И ради чего? И ведь мы, ты и я, еще живем среди таких… – Я стараюсь не слушать. Опускаюсь на стул – ноги не держат. Прикрываю глаза. Кажется, что я еще никогда, даже в самую изнуряющую ночную смену не хотел так спать…

– Эй, не спи!

Я бессмысленно мотаю головой. Веки слипаются. Так и тянет зевнуть и отправиться на боковую хоть на полу.

– Слушай, можно я телефон у тебя одолжу? Полицию вызвать хочу.

Я в очередной раз смотрю на труп. М-да, повод-то есть. Передаю телефон грязным трясущимся рукам, потом сразу же подхожу к двери.

Толпа никуда и не расходилась. Перед моей комнатой собралась вся квартира, – от вида этих людей меня всего трясет – сначала даже дверь полностью отворить не удалось… То ли жалость, то ли непонимание, то ли все и сразу, но какие-то из чувств сгинули из моей души напрочь. Недовольные морды, похожие на тюремные, вызывают страх. За какие-то пары секунд я собираю волю в кулак – глаза заливает чернота ненависти – и рявкаю с ожесточенной грубостью, выбрасывая всю ярость, накопившуюся за вечер.

– По комнатам спрятались! Быстро!

Дети испуганно укрылись за взрослыми – их маленькие ручки цепляются за материнские и бабушкины юбки. Первыми отступили задние ряды… Сообщить о полиции, значит, спугнуть. Нет уж, пусть платят сполна…

Я опять запираю дверь на ключ. Усаживаюсь обратно на стул. Глаза закрываются сами собой. Нет сил ни на жалость, ни на злость, и плевать, что в комнате посторонний, что на полу кошачий труп… Я даже потерял нить мыслей о Карине…

– Ну, должны приехать, – сообщает Слава, опуская телефон на кровать. Я киваю, потом облокачиваюсь затылком о стену. Какое везение, что завтра выходной… Вдруг меня сквозным ранением пронзает стальной настойчивостью, какую не сломать, в голосе предложение:

– Идем выпьем.

Несмотря на нелюбовь к крепким напиткам, сейчас я бы, чтобы оградиться от пережитых рабочих смен, с радостью глотнул бы коньяка или виски, а потом уж точно завалился бы на боковую, но только не с ним…