Поколение «все и сразу»

Люди из правоохранительных органов всегда вызывали у меня особое уважение, но этого полицейского, как неопытного специалиста, я воспринимал за своего дружка, отчего унималось волнение, отчего казалось, что я в безопасности…

Соседи не выходят – зажались в своих мнимых крепостях, за дверьми, какие слетят с петель после первого удара. Второй полицейский, мужчина на вид бывалый, сорокалетний, остервенело застучал кулаком по двери, заорав:

– Открываем! Полиция! Поторапливаемся!

От подобного грохота и мертвый проснется. Молодой полицейский решился, видно, из сугубо личного интереса задать мне последний вопрос.

– Как его убили?

– Ножом. Пронзили грудную клетку насквозь. Смерть моментальная.

– Понятно, – с этим равнодушием он отстал от меня.

Я остаюсь один, облокачиваюсь плечом и головой о дверной проем со скрещенными на груди руками. За спиной моей – темная комната. Как же тянет к кровати, но я стою, полузакрыв глаза, борясь со сном, чтобы не рухнуть навзничь и не захрапеть… Наконец повылезали соседи, даже дети, потирающие маленькими кулачками глаза, вышли. Затягиваются крики… Опять крики, детский плач… Разборки кипят во всю. Эмигранты хором доказывают, что никто их не имеет права задерживать, допрашивать, потом они начинают доказывать, что никто не имеет право выселять их… А я стою в стороне и не понимаю смысла своего стояния. А ведь под такие вопли и не уснешь…

Я только уловил, что бывалый полицейский вызвал подкрепление… А потом он легонько потрепал меня по плечу. От необходимости прилечь кружится голова, все тело как будто пробирает электрический ток.

– Вы врач?

– Ветеринарный, – второй раз за вечер поправляю я.

Тот махает рукой прямо перед моим носом, что означает: да никакой ты не врач, пастух паршивый, свинопас! Но я ничему не придаю значения, мне плевать абсолютно на все…

– Нужны будут показания для протокола, в течение недели подойдете в отделение на Кронштадтской.

Он проговорил что-то еще, что я пропустил мимо ушей… И, развернувшись, грозно прикрикнул на соседей:

– Вещи собираем! Живо! Живо!

Тогда я обратился к нему:

– Я могу идти?

– Паспорт.

И я юркаю за документом, ничего не подозревая. Мало ли… Сдался ему мой паспорт. Он внимательно осматривает документ и потом, не забывая о презрении к нищете, наконец выдает:

– Можете идти.

Я закрываю дверь и с чистой совестью плюхаюсь, не раздеваясь, на кровать. Я уснул таким крепким сном, что канонада воплей, тянущаяся до утра, не потревожила мой сон.

22

На удивление, проснулся я почти что выспавшимся, еще бы чуть-чуть, пару минут… Часы показывают половину первого, а вставать совсем не хочется. Это все от незнания, как провести этот день. Днем, ближе к вечеру, запланирована встреча с Ирой, но до пяти часов следует чем-то себя развлекать… После такой веселой ночи ни за какие дела браться охоты нет: заварушка выбила из колеи, напрочь уничтожила амбиции, вытянула из тела жизненные силы. А ведь я ни в чем не виновен, но совесть как будто бы скребет когтями по душе…

Я даю себе поваляться пять минут, потом, преодолевая силу тяжести, поднимаюсь. Такой сюжет подкинула жизнь… Самому себе, натягивая штаны, я обещаю записать всю эту историю в записной книжке, чтобы когда-нибудь внедрить ее в литературную работу, чтобы рассказать о том, какая бывает нищета… И это обещание, как по волшебству, разливает по крови стимул действовать, а не пусто тратить время. Я хватаю умывальные принадлежности с полотенцем. В голове навязчиво маячит только одно – скорее бы взяться за работу.

Выходя из ванной, я, отвлекшись от мыслей о писательстве, почуял нечто непривычное. Тишина. Никто из детей не ломился в дверь ванной. Никто не бегает ни на кухню, ни в туалет. Никто, как оно обычно бывает, не голосит…

Я постучал в дверь соседа напротив – тот подошел сразу же, как будто стоял наготове и только ждал момента, когда я обращусь к нему.

– Доброе утро.

– Доброе, – в довольной улыбке расплылся тот.

– Так тихо. Подозрительно тихо. Что я упустил?

– А ты, что, ничего не помнишь?

В отрицании я помотал головой. Какие-то картины смутно плавали в памяти, но в общий пазл они никак не складывались.

– Ничего, так спать хотелось.

– В общем, рассказываю… Давай зайдем?

Через открытую дверь я украдкой заглядываю в его комнату: бардак сплошной, всюду на полу бытовые вещи и непонятные тряпки и носки, вдоль стен какая-то старая сломанная рухлядь, прокурено настолько, что дым устойчиво держится, заменяя воздух.

– Нет, я совсем ненадолго. У меня дел еще… – В качестве подтверждения я поднял почти что к его носу полотенце с зубной пастой и щеткой, на что Слава лишь недовольно пожал плечами.

– Ну, слушай. Приехало еще два наряда. Всех, ты представляешь, всех, просто всех! Всех их вывели! Вместе с вещами. Эти черти больше здесь не живут. Расселения добился, можешь считать. А знаешь, как долго я пытался, сколько обращался туда?

– Нет, – сухо вставил свое слово я. От разговора иссякли силы.

– В общем, только около шести все улеглось. Как ты при таких-то криках спать мог? – Посмеялся тот.

– Настолько устал.