Поколение «все и сразу»

Как ни крутись, но с ног до головы чужое отчаяние целиком не познаешь. Разве можно не на собственной шкуре понять, зачем люди – богатые и, особенно, бедные – тратят огромные средства на неизлечимо больных питомцев, чей цикл жизни по закону природы на гране завершения? Они отчаянно раскошеливаются, отдают животное на стационар, где ему оказывают ту или иную терапию… И все ради еще нескольких дней, недель, месяцев или, если повезет, годов. Труднее бессонных ночей врачу уведомлять хозяев, оставивших своего любимца в надежных, как им кажется, руках, о смерти животного. Во всяком случае, я так думал, пока не свыкся…

– Мы решили заказать пиццу, ты что-нибудь будешь? – Едва открыв дверь, с дерзкой нотой выкрикивает Аня.

Я поднимаю на неё полный лютой ненависти взгляд… Будь она неживым манекеном, и я сорвался бы с места, разодрал бы его в клочья. Хозяйка пошатнулась, как будто голова ее закружилась, как проклятая карусель, как будто сознание ее в миг потемнело. Я подскакиваю к двери – Аня в испуге успевает отдернуться назад, – с силой, сотрясая тонкие стены клиники, захлопываю дверь. Горячая кровь бурлит, и только поглаживающая мертвого питомца женщина, из глаз чьих капает хрустальная жалость, сдерживает меня.

Наблюдая все ругательства моего ненавистного взгляда, хозяйка тут же находит во мне опору. В голове моей не укладывается: откуда у человека может быть столько наглости и неуважения к чужому горю…

– Вы уж извините…

– Не надо… Просто дайте мне еще пару минут. Но не уходите, пожалуйста.

Я киваю. Опускаюсь за стол. Скоро кабинет переполнится скорбью, и тогда, не выдержав давления, треснут стекла…

– Я… – Прошло около десяти минут, целая вечность. – Я могу идти? Вы… Вы ведь уберете его?

– Позаботимся. Как полагает.

Проводив хозяйку к кассе, опустившись за стол, я вдруг ловлю себя на шальной мысли: она, если вновь заведет питомца, придёт, вернётся, запомнит меня и мое благородство.

Я сворачиваю труп в черный пакет. Теперь любимец той женщины вместе с другими мертвецами станет бездыханно дожидаться в морозильнике труповозку, которая после доставит его в крематорий, где тело предадут вечному огню…

Оформив все необходимые бумаги, я укладываю труп в морозилку. Потом опять возвращаюсь в кабинет и, уткнувшись носом в стол, закрываю глаза минут на двадцать. Настроение такое, что самому хочется плакать. Казалось бы беспричинно, но ведь у каждых слез свои истоки. Пускай и забытые… Очнувшись, я всматриваюсь в монитор: ближайший час без работы. Захожу в ординаторскую – весело болтая ногой из стороны в сторону, Аня уплетает свою несчастную пиццу, видно, успела заскочить в ресторан по соседству. Будучи не наделенным властью судьи, я всерьез буквально на секунду задумываюсь над смыслом не ее существования, но пребывания в клинике…

– Иди отсюда, – в нетерпении требую я.

– Но я ведь ем… – Недовольно отзывается она, удерживая в застывших на уровне живота руках обгрызенный кусок пиццы. И правда, лишь самые аморальные или даже подлые вышвырнут человека из-за стола по своим непонятным причинам, но что мне сейчас мораль с этикетом?

– Слушай, мне абсолютно плевать, чем ты занимаешься, я не хочу видеть тебя вовсе. Уходи.

– И что мне делать с пиццей?

– Уходи! Вообще уходи из клиники! – Рявкаю я. За день уже второй раз выплеск ярости застилает глаза… Еще чуть-чуть и откроется накатистая дорожка к психиатру.

Манерно бросив остаток треугольника от пиццы в коробку, он поднимается, лавирует мимо меня, наготове держа телефон, будто прикидывая, кому лучше сначала позвонить или написать… Я отрываюсь от дверного проема. Закрываю дверь, на удивление, даже не хлопнув. Тяжело выдыхаю. Забиваюсь в самый угол дивана и недовольным прячусь в книге, словно это меня оскорбили… Чертова коробка с пиццей мозолит глаза, торча на крае дивана. Выкинуть бы ее к черту, да полномочий нет…

Буквально пару минут спустя защелкали каблуки – на пороге ординаторской застывает Рита. Вся сияет и пышет весельем, ее ничем не сломить, ей все нипочем, пока душа ее раздувает счастливую улыбку.

– Ну и скукотень же ты читаешь…

– Эта скукотень – прямая дорожка к богатству, между прочим, – недовольно бубню под нос я, не поднимая глаз на Риту. – И вообще, закрой дверь.

Рита прикрывает дверь, оставляя небольшую щель.

– Иначе не слышно ничего. Чего кислый такой?

Я махаю рукой, рассказывать все с самого начала…

– Настроения нет, ничего нового, как обычно. Вот хочется читать про деньги и быть занудой. Больше ничего. Плевал я на все.

– Так себе перспектива… Как тебе моя новая прическа?

Я отрываюсь от книги. Скольжу, нарываясь на кусочки татуировок, по ее стройному телу: от каблуков, потом по черной юбке, потом по белой футболке. Волосы ее отросли. Каре ей ужасно к лицу, будто для нее специально и создали прическу…

– Очень. Очень идет. Лучше не придумаешь. Я жалок в плане комплиментов.