Как бы правдивее сказать… Да разве возможно рассказать вслух пережитые волнения, прелесть которых в том, что они, как цветущая раз в жизни эхмея, безвозвратно покидают людскую плоть вместе с моментом? Подлинную правду и бы и на бумагу не смог бы выложить: как же описать ощущение, будто тело, нет, не тело, а что-то в груди, сжимается в ком, потом проваливается, падает по темному туннелю, падает долго, в бездну, не имеющую дна, звоном отзываясь в ногах тяжестью. Как же описать головокружение без причины, от которого чувствуешь движение земной коры, вращение планеты, каждое скольжение нитевидной энергии…?
Я покусываю губы. Вот и кровь заструилась – солоноватость обволакивает язык и щеки…
– Да хватит грызть губы…
Устало просит Карина. Отчего же глаза ее сухие, треснутые, выпрашивающие слез? Какой заморский ветер погасил в них вечное пламя интереса? Какая напасть беспокоит ее девичье сознание, терзает и не отпускает…
– И что ты молчишь?
– Думаю…
– Да сколько можно думать? Все думаешь и думаешь! Невозможно же!
Я молчу. Настораживает, как ночью в незнакомом лесу, каждая мелочь. Предчувствие, словно за эти две недели столько всего переменилось… Начиная от мировоззрения и заканчиваем вкусом. Но ведь ничего не могло поменяться! Определенно не могло! Люди не меняются за месяцы и года, а тут жалкие две недели. Никакая ни субъективная, ни объективная причина не могла так скоро отдалить нас друг от друга, разве что…
– Не знал, с чего начать… Я тут думал над нами… Знаешь, что определяет вечную любовь? – Выдерживая интригующую паузу, я беру Карину за руку… – Воспитание. Тот, кто привык бегать от одного предмета любви к другому, оправдываясь, например, поиском истинных чувств, никогда и ни за что не найдет суженного, потому что не имеет привычки… Лишь те, кто владеет привычкой оставаться верным и ежедневно бороться за избранника, сполна ощущают любовь. Правда, и тут возникают проблемы… Периоды невосприимчивости, когда настолько насыщен любовью, что попросту не воспринимаешь ее.
– Может быть, – завядшим цветком отзывается она, отворачивая голову. Я был более чем уверен, что она подхватит тему, что по итогу нас захватит любовная волна, что наши руки с силой сплетутся, притягивая тела друг к другу…
– И это все? Тебе совсем нечего ответить?
Карина пожимает плечами. Мы все еще бестолково торчим перед парадной. При желании, нас мог бы рассмотреть каждый наблюдатель сталинского дома…Я беру ее за руку – сухую и холодную, чья кожа переполнилась эффектом отталкивания, – и задаю направление прогулки.
– Может, зайдем в наше любимое кафе?
Карина пожимает плечами: может быть, почему бы и нет, веди куда хочешь.
– Ты так и не рассказал, чем занимался, – с упреком наступает она.
– Один раз посетил Ботанический сад.
– И как?
– Пожалел, что писательство не приносит мне огромных денег… Или хотя бы таких сумм, на которые можно жить. Есть некая магия в том, чтобы накидывать образы и описывать всякое на природе… Там, в парке, очень живописно, красиво, тихо. И нам обязательно нужно посетить сад вместе.
– Сходим, – соглашается Карина таким голосом, будто в попытке самообмана, будто мы никогда не ступим вместе на территорию Ботанического сада, в чем прямо признаться она не может…
– Много читал. В основном, все о финансах. Все думаю, как грамотнее распорядиться денежками. Вернее, я уже придумал, как буду распоряжаться последующими зарплатами, однако над долгосрочным планом работать и работать… Кстати, теперь у меня намечаются новые траты, – с горсточкой гордости хвастаюсь я.
– Это какие же?
– Секрет.
– Меня утомляют секреты, ты же знаешь. Особенно, сейчас.
Раньше, еще месяц назад, она бы набросилась на меня, чтобы вырвать информацию, а сейчас… Что-то не так. Не может же усталость после перелета шлейфом тянуться со столько дней и ночей, преследовать ее по пятам призраком, не боящимся солнечных лучей?
Я вдруг задумываюсь об Ире: с каким бы огромным удовольствием она уселась бы напротив выслушивать мои идеи? С ней бы не прокатили бы такие секреты: она бы вытащила бы из меня все, вплоть до последней капли, не позабыв ни кусочка мысли…
– Но я, правда, не хочу сейчас об этом.
– Тогда зачем начал? – Равнодушно отзывается она.
Потому что был импульс. Импульс, рассказать тебе обо всем, рассказать о том, как устроен мир, о том, как я хочу отвоевать нишу в его устройстве, о том… Но тебе же неинтересно, я понимаю это по равнодушной интонации…
– Да так, случайно, просто сорвалось как-то само. Как ты провела две недели?
– Ничего особенного. Отель, пляж и так по замкнутому кругу. Скучно, правда?
– Ничего особенного? В Турции? Такое ощущение, будто у меня две недели в городе, из которого я ни разу в жизни не выбирался, прошли намного интереснее.
– Может и так.
– Не верю. В мире, где бурлят биологические и физические процессы, где ни на секунду не прекращаются финансовые операции, где каждое мгновение рождается и затухает жизнь, где люди просто мечтают вырваться из цикла повседневной жизни… Я не верю, что среди многообразия никакие приключения не застали тебя в чужой стране.
– Не верь дальше.