Поколение «все и сразу»

– Неужели так сложно было заметить раньше? – Опять шипит она на меня. Иногда я не признаю в девушке напротив ту самую Карину, с которой познакомился почти полгода назад. Формируется в такие моменты ощущение, будто ту милую и нежную подругу постепенно, кусочек за кусочком, заменяет требовательная стерва, чей путь – нахлебничестве на чужом кошельке.

– Я не заметил…

– А надо замечать.

Вечереет. Кафе постепенно пустеет, все больше и больше освобождается мест, все больше людей утаскивает заказы с собой – мы наблюдаем стремительную проходимость. Гениальность этого заведения в том, что люди заскакивают сюда не потому, что здесь, действительно, вкусная выпечка, а потому, что так престижно, что продукция этой кофейни подчеркивает непойми какое богатство… Практически каждый гость отличался напыщенным внешним видом: вот оно, богатство, одинаковые привычки и эмоции. Гордость и самозванное величие. Дешевая неприступность и мнимая значимость, скрывающая внутреннюю пустоту. Поправившись, Карина, выставляя напоказ клыки, пускается шипеть на меня в очередной раз, будто вся вина лежит исключительно на мне:

– Слов не хватает…

Возразить я не могу, то ли мужества не хватает, то ли… Нет, не хватает именно мужества: боязнь разрушить отношения, нежелание тревожить Карину и развивать ссору – пустые отговорки. Отговорки никчемного мальчишки, который может разве что замкнуться в самом себе, вылупив широкие испуганные глаза и сжав губы, а потом, перенеся побои и крики, согласиться абсолютно со всем…

– Как меня раздражает, когда ты сжимаешь губы! Почему ты не можешь нормально себя вести? Андрей! Только посмотри на себя в зеркало. – Ругается она полушепотом, все также избегая быть услышанной.

Карина опять достает из сумочки зеркало, раскрывает… Я сразу же накрываю его рукой. Не хватало еще и любования самим собой. Вообще-то, я не очень-то любил собственное отражение: черты моего лица еще в подростковый период развили во мне сильнейшие комплексы, которые даже сейчас время от времени, в самые тяжелые минуты, при самом поганом настроении, напоминали о себе…

– Не надо никаких зеркал… И вообще, не так я представлял сегодняшний вечер, – тихо признаюсь я, без помысла перекричать ее.

Карина призадумывается. В самом деле, к какой же бездне катимся мы, – твердят ее отяжелевшие брови, когда взгляд ее камнем падает на пол. В слегка затемненном зале, едва уступающему сумеркам, накинув на себя мантию печали, Карина настолько красива, что от любований ею вольно дрогнуть любое, даже самое каменное сердце. Меня всегда волновали охваченные тоской девушки: видел я в них особое прекрасное, немного трагичное, таинственное и загадочное. Подобные образы притягивали меня, как притягивает мотылька яркий свет лампочки, только вот я не обжигался, сталкиваясь с ними, или, ослепленный болью, не чувствовал жгучее воздействие света, сгорая заживо?

И даже сейчас, следя за тем, как надуваются ее пухлые губы, я постепенно забывал обо всем случившемся, о всех неприятностях, очаровываясь ее светлым ликом и тихо, в самой глубине души, задаваясь вопросом в той интонации, какая возможно исключительно в нежные минуты, “за что мне это счастье?”

– Что-то я… Неужели я совсем не контролирую себя?

– Все хорошо. Просто забудем.

– А дальше что?

Я пожимаю плечами. Обычно вопросами подобного рода разбрасываюсь я. Поиск смысла – прямое разрушение первозданного смысла, заложенного природой в материнском чреве.

– А какая разница? В самом деле, что нам думать обо всем подряд? Пустимся по течению, приплывем… Когда в поте лица не налегаешь на весла, вырываешь у какой-то высшей сущности шанс разглядеть окружающую красоту, наслаждаешься журчанием воды и шелестом листьев, сполна вдыхая свежий воздух… Впрочем, наслаждение-то ценнее тогда, когда душа спокойна.

– Везде обязательно должно быть условие, – огорченно, но, по большей части, шутливо, замечает она. Бумажные стаканы опустели, собственно, больше задерживаться в напыщенном кафе необходимость не видится.

– А как же? Без него никуда. Условие обязано числиться везде. Оно не двигатель, но ключ, запускающий работу машины. Сейчас как нельзя кстати подошел бы коньяк.

– Тебе лишь бы выпить! – Выкидывает, как козырную карту, шутку она, растягивая широкую улыбку. От недоразумений и след простыл.

– Вообще-то, я не люблю алкоголь, – на полном серьезе, даже немного обиженно, отмахиваюсь я.

– Знаю. Я же только шучу. Ну, что ты. Это же просто шутка, не принимай близко к сердцу.

Я взглядываю на часы, и Карина сразу же вытягивается всем телом в попытке рассмотреть циферблат.

– Ну, сколько там?

– Почти что девять сорок.

– Мы сидим тут час?

– Чуть больше.

– Идем домой, нам же еще ехать…

Она спрыгивает с высокого стула, опять вытаскивает из сумочки расческу и зеркало. Напоследок я все же горестно, как будто изрекая вывод из повести, все же вздумал залепетать поющей птицей, не нашедшей себе весной пару: