Пол и характер

Нужно вспомнить, как легко поддаются женщины влиянию других людей или даже просто впечатлений, чтобы понять эти обманчивые противоречия. В нашей книге мы недостаточно еще оценили эту чрезвычайную восприимчивость ко всему чужому, ту легкость, с которой женщина перенимает чужие взгляды. «Ж» приноравливается к «М», как футляр к драгоценности, лежащей в нем; его взгляды становятся ее взглядами, его антипатии – ее антипатиями, его симпатии – ее симпатиями; каждое его слово для нее событие, и это тем сильнее, чем сильнее он действует на нее сексуально. Женщина не видит никакого отклонения от линии собственного развития в этом влиянии мужчины, она не противится ему, как чуждому вторжению, не старается освободиться от него, как от постороннего вмешательства в ее внутреннюю жизнь; она не стыдится быть рецептивной, совсем наоборот: она чувствует себя счастливой, когда может быть рецептивной, требует от мужчины, чтобы он принудил ее и нравственно рецептировал; ожидание мужчины есть ожидание момента, когда она может быть совершенно пассивной.

И не только от любимого мужчины (правда, от него охотнее всего) перенимают женщины мысли и взгляды, но также от отца и матери, дяди и тетки, братьев и сестер, от близких родственников и далеких знакомых, и радуются, когда кто-нибудь создает им мнение. Не только маленькие дети, но и взрослые замужние женщины подражают во всем друг другу, как будто бы это вполне естественно; для них все служит предметом подражания: изысканный туалет, прическа, возбуждающая внимание манера держаться, магазины, в которых они покупают, рецепты, по которым они готовят кушанья, и т. п. Они копируют друг друга, не чувствуя, что нарушают какую-нибудь обязанность по отношению к себе; они могли бы испытывать это чувство лишь тогда, если бы им была свойственна индивидуальность, подчиняющаяся только своим законам. Теоретическое содержание мышления и деятельности женщины основывается на традиции и усвоении чужих взглядов. Женщина не в состоянии приобрести самостоятельное убеждение, основанное на объективном наблюдении, не может сохранить его при изменившейся точке зрения и поэтому ревностно перенимает взгляды других людей, которых и придерживается в достаточной степени. Она никогда не возвышается над мыслью, ей нужно готовое мнение, за которое она могла бы цепко ухватиться. Поэтому-то женщины и возмущаются нарушением установленных порядков и обычаев, каковы бы они ни были по своему содержанию. Я хочу поделиться одним примером, заимствованным у Герберта Спенсера; он особенно интересен, если его сопоставить с женским движением. У дакотов, подобно многим другим индейским племенам Северной и Южной Америки, мужчины занимаются военным промыслом и охотой, а все грязные, тяжелые работы лежат на женщинах. Но женщины на это нисколько не жалуются, не чувствуют себя приниженными; напротив, они настолько убеждены в правильности и закономерности такого порядка, что женщине-дакотке нельзя нанести большего оскорбления, чем следующими словами: «Гнусная женщина… я видел, как твой муж таскал дрова в свой дом, чтобы затопить печь. Где была его жена, что он должен был превратиться в женщину?»

Тот факт, что женщина легче, чем мужчина, поддается внушению, в основе своей тождествен с необыкновенной определяемостью женщины посредством всего того, что находится вне ее. Это вполне соответствует пассивности, которую проявляет женщина и в половом акте, и в стадиях, предшествующих ему; в этом же выражается общая пассивность природы женщины, в силу которой она усваивает от мужчины те оценки, которые не имеют к ней никакого отношения, и вся проникается чуждыми ей элементами. То, что она является поборницей нравственности, того нельзя считать лицемерием, так как под этим она не скрывает ничего антиморального.

Однако все это может протекать и гладко, и легко и в состоянии даже вызвать обманчивую видимость высшей нравственности.

Но осложняется все тогда, когда женщина сталкивается с врожденной общеженской своей оценкой: преклонением перед половым актом.

Женщина совершенно бессознательно считает высшей ценностью половое общение между людьми, так как этому утверждению не противопоставлено отрицание другой возможности, как у мужчины, и нет двойственности, необходимой для фиксации. Никогда еще женщина не сознавала, не сознает и не будет сознавать того, что она делает, удовлетворяя свою потребность в сводничестве.

Женственность и сводничество тождественны, но, чтобы понять это, женщине пришлось бы выступить из пределов своей собственной личности. Итак, глубочайшее хотение, истинный смысл ее существования, находится вне ее сознания.