Полет сквозь годы

Через месяц, весной 1918 года, не получая никаких извещений, я вновь уехал в Москву и встретился там с Н. А. Яцуком, являвшимся в то время членом Всероссийской коллегии по управлению Воздушным Флотом. Он порекомендовал меня в 1-й Московский социалистический авиаотряд под командованием бывшего инструктора Качинской школы А. А. Ионина.

Не могу не рассказать об Аркадии Арсеньевиче более подробно.

Сын прачки, он не знал отца и воспитывался матерью, а вернее — сам. Окончив городское училище, он занялся самообразованием. Скитаясь по городам Средней России, батрачил везде, где только находилась какая-либо работа, освоил смолоду не одну специальность, начиная с водовоза и кончая слесарным и токарным мастерством. Приставало к нему только хорошее. Юношей Ионин встречался в Нижнем с А. М. Горьким, и писатель учил его не бояться ни труда, ни житейских невзгод. В авиацию он пришел слесарем. За короткий срок обучился летать, стал отличным летчиком и был оставлен при школе инструктором. В самом начале Октябрьской революции А. А. Ионин вступил в Коммунистическую партию. Жизнь, повторяю, не изломала, а закалила его. Честный, прямой, с открытой душой, скромный и принципиальный, он был любимцем не только своего отряда и учеников-летчиков, но и всех своих товарищей и знакомых. Я как-то сразу привязался к нему. Он отвечал мне тем же, хотя и часто пробирал за разные провинности. Ионин всегда был прав, и я не обижался на него, так как говорил он только правду — прямо и открыто. Больше всего мне доставалось от него за излишнюю самоуверенность, за нежелание посоветоваться в нужном случае с другими, за мое «бахвальство», как он это называл. Я старался учиться у Ионина и быть на него похожим. Но удавалось это далеко не всегда.

Отряд наш стоял в Белеве и был укомплектован «вуазеном», «сопвичем», «Ньюпором-21», «Ньюпором-ХI». Летчиками, кроме Ионина, служили Рябченко, Сацевич и я. Ионин разрешил мне вылететь на «сопвиче», и я загорелся целью постигнуть в совершенстве высший пилотаж. Отработав переворот, приступил к штопору. В это время мотористы собрали новенький «Ньюпор-ХI», а Ионин приказал мне облетать его. И вот на нем-то, забравшись на 3000 метров, я и решил на первый раз сделать 10–12 витков. Начинаю отсчитывать витки: восемь, десять, двенадцать. Ставлю ноги «нейтрально, давлю ручку от себя. Но что это? Самолет из штопора не выходит. Мелькает мысль: «Делаю что-то неправильно!» Проверяю себя и до конца отжимаю ручку. Никакого эффекта! Я бросил, конечно, считать витки — не до них! — высота катастрофически падает: 1000, вот уже 500 метров отделяют меня от земли. По-видимому, конец... Но почему, почему же я не могу выйти из штопора?! Последние секунды помню плохо, или, вернее, совсем не помню, но, когда до бегущей на меня со страшной скоростью земли оставалось 150–100 метров, самолет мой вдруг прекратил вращение, и я вырвал его кверху.

Сажусь. Вылезаю, довольно бледный. Ко мне подбегают, начинают восхищаться штопором (оказывается, мой самолет проделал более 50 витков). Ионин отзывает в сторону и начинает отчитывать за фокусы... Я рассказал обо всем, что со мной произошло. Наконец мы осмотрели злополучный самолет. Оказалось, что причиной всему была неправильная регулировка руля высоты. Он имел слишком большой угол отклонения вверх и очень маленький вниз. Руля, как говорят, не хватало. Самолет вышел из штопора, только попав у земли в плотный слой воздуха... Я был тогда еще настолько неопытен, что, облетывая новую собранную машину и готовясь делать на ней эксперименты, не проверил ее как следует ни на земле, ни в воздухе.

Вторая неудача произошла во время моей первой «мертвой петли». Ее я выполнил на «Ньюпоре-21».