Полет сквозь годы

Председателем Тамбовского областного Совета был некто Саянов. Я заходил к нему однажды, раздобывая для отряда горючее. Во всей его фигуре, в выправке чувствовался военный человек. Выше среднего роста, отлично сложенный и красивый мужчина лет 35-ти, он был очень резок, крут и не терпел никаких возражений. С теми, кто не исполнял его распоряжений, расправлялся беспощадно. Боялись его в городе очень, и слыл он диктатором Тамбовской области.

Однажды Саянов приехал к нам на аэродром и заявил, что хочет узнать, как себя почувствует в воздухе: завтра ему предстоит лететь в Борисоглебск. На «сопвиче», единственной двухместной машине, кроме меня, никто в отряде не летал. Я и провез его, сделав несколько кругов над городом. Саянов остался доволен и приказал готовить машину. Вылететь нужно было утром, с рассветом. Моторист Дарбенек и брат Юрий срочно отправились поездом в Борисоглебск с бензином и маслом.

Вечером я вызвал к себе Василия Павловича Воронина, которого намеревался оставить за себя. Во время нашей беседы стоявшая на столе лампа стала угасать. Я велел Сергею принести со склада бутылку керосина. Принялся наполнять лампу через боковое отверстие. Вдруг она вспыхнула: в бутылке оказался бензин. Пламя распространилось и по полу. Один из мотористов схватил стоявшее у дверей ведро с водой и плеснул на огонь. Пламя разгорелось еще больше. Только пустив в ход носильные вещи и одеяла, пламя удалось загасить. У меня пострадало лицо, один глаз закрылся. Наш отрядный лекпом тут же наложил компресс из известковой примочки и забинтовал мне лицо, оставив один глаз.

Что было делать?

Лететь в таком виде невозможно. Я обратился к только что приехавшему в наш отряд летчику Федорову, бывшему полковнику. Он успокоил меня, сказав, что на «сопвиче» ему приходилось немало летать на фронте, и просил прислать за ним автомобиль пораньше. Утром, с рассветом, Федоров и Саянов улетели. А на третий день из Борисоглебска вернулись Дарбенек и брат с очень странным известием. Они приняли самолет, заправили его и приготовили к обратному полету. Саянов и Федоров, возвратясь из города, поднялись в воздух, сделали круг над аэродромом, но полетели не в сторону Тамбова, а в обратном направлении. Прождав на всякий случай часа два, ребята наши сели в поезд и вернулись в отряд. А самолета не было.

Я заявил о происшедшем в облсовет. Не хотелось верить, что такой опытный летчик, как Федоров, мог сразу потерять ориентировку и заблудиться. «Что же произошло?» — спрашивали мы друг друга и сами себя.

Разгадка пришла довольно скоро.

Кажется, на пятый день к нам приехала комиссия: два товарища из Москвы и двое местных. Они предложили созвать общее собрание отряда и рассказали, что же именно произошло. Оказывается, Саянов, пользуясь содействием некоторых влиятельных, но, как выяснилось, контрреволюционных элементов в Москве, пробрался к власти и использовал ее для подрыва молодой Советской республики. А когда почувствовал, что на его след скоро нападут, решил срочно скрыться. Накануне отлета в Борисоглебак Саянов взял из Тамбовского банка миллион рублей валютой якобы для закупки лошадей. Они с Федоровым перелетели на Украину, и при посадке, недалеко от Киева, Саянов застрелил летчика. Остальное оставалось неизвестным.

Услышав это, я почувствовал, как вся кровь отхлынула от моей головы. Что бы я сделал на месте Федорова, было ясно. Но как бы осуществил это? На такой вопрос я не мог дать себе ясного ответа.

Перед собранием и во время его я всматривался в лицо и фигуру председателя комиссии; он смутно напоминал мне кого-то, но вспомнить я не мог, да и в голове моей творилось черт знает что. То казалось мне, что председатель смотрит на меня как-то подозрительно, ведь я тоже бывший офицер! «Нет, нет! Он не может, не должен думать обо мне плохо. Ведь я же честно принял революцию и честно сражался против легионеров. Ведь мне же поверил сам Владимир Ильич! А что думают обо мне люди отряда, мои товарищи? Может быть, они теперь не будут мне верить? Вот и Юрку своего зачем-то послал в Борисоглебск, дернула же нелегкая! Да нет, нет! Не то! Ведь он же ни минуты не оставался один без Дарбенека! А Дарбенек — коммунист! Тьфу, черт! Что за глупости в голову лезут!»

Я старался взять себя в руки и успокоиться. Но на душе было нехорошо.

После собрания председатель комиссии отвел меня в сторону. Он еще и еще раз предупреждал меня как командира, что необходимо очень осторожно и внимательно подходить к людям, особенно мало знакомым, проверять их строго, на деле.

— Контрреволюция подняла голову, — говорил он. — Большая часть офицерства бежит на юг, чтобы открыто выступить против нас под водительством своих генералов. Другая часть прячется под маской сочувствующих и лезет во все щели, во все наши слабые места, чтобы изнутри подорвать нашу власть. Есть, правда, среди бывших офицеров и честные, да их ведь не сразу узнаешь, надо к ним присматриваться как следует. Будь всегда настороже.