Полет сквозь годы

В один из налетов на станцию Фридриксфельд наш отряд сбросил бомбы на большое скопление частей противника. Как позже выяснилось, эти части готовились к параду, который должен был принимать сам Врангель. Помимо мелких бомб, на Фридриксфельд было сброшено еще 10 пудов стрел и более пуда литературы. Содержание листовок я, к сожалению, забыл; помню только, что многие из них написал Демьян Бедный. Листовки были обращены как к врангелевским солдатам, так и к населению захваченных врагом районов. Одна из них начиналась так: «Ой, как на Кубани много белой дряни, дрянь шныряет всюду, льнет к честному люду...»

Относительно стрел надо пояснить, что, падая отвесно с высоты более 1000 метров, они пробивали насквозь всадника с конем; падение стрел сопровождалось отчаянным визгом, что угнетающе действовало на людей... Итак, парад в честь Врангеля не состоялся. Однажды штурман из группы Павлова, частенько навещавший стоянку наших кораблей, полушутя, полусерьезно стал предлагать мне следующее: вылететь ранним утром, когда нас не ждут, и сесть на аэродром противника, располагавшийся у станции Федоровка; затем, не выключая моторов, подрулить к стоянке самолетов и, выбежав из корабля, закидать их гранатами, после этого взлететь и уйти безнаказанными. Штурман этот вообще мне очень не нравился: его наглые глаза и жесткий рот производили отталкивающее впечатление. А его бредовый план и то, как он его развивал передо мной, — все это звучало двусмысленно. Было похоже, что штурман пытается как бы прощупать меня.

Я тут же пошел к Ивану Ульяновичу Павлову и с глазу на глаз высказал ему все свои подозрения. Павлов поехал в штаб армии к командарму и доложил ему о нашем разговоре. Последовал приказ: рано утром, с самым рассветом, я должен вылететь на бомбардировку станции Джанкой, а на обратном пути разбомбить вражеский аэродром у станции Федоровка.

8 сентября 1920 года мы вылетели с рассветом.

Иван Ульянович сам пришел на аэродром провожать нас. Я заметил, что он сильно обеспокоен.

— А может, отставим полет? — сказал Павлов, поглядывая на небо. Низкие облака сеяли дождь, по земле стлался туман. — Подождем погоды?

— Нет, Иван Ульянович, не надо. Полечу, ничего не случится.

Было ясно, что истребители, выделенные для охраны нашего «муромца», при таких метеоусловиях не смогут подняться в воздух.

— Нет, братец! Одного не пущу. Сам полечу, а одного не пущу — Павлов готов был приказать, чтобы ему готовили машину. 

— Иван Ульянович! Прошу вас, не надо. Не хочу беспокоиться за вас больше, чем за себя. Ведь вы знаете, что перед полетом и в полете волноваться нельзя. Увидите, все благополучно будет! Встречайте нас!

— Ну, ладно, — сказал он, немного подумав. — Лети, черт тебя побери, и ни пуха ни пера. Встречать буду.

Мы шли почти над самой землей, на высоте 30–50 метров. Над станцией Джанкой выполнили задание командарма, а на обратном пути завернули на аэродром белых. Как мы и предполагали, здесь нас никто не ждал. С двух коротких заходов сбросили все припасенные для аэродрома тяжелые и легкие бомбы и уничтожили четыре из стоявших в ряд шести «хевилендов»

Если принять во внимание, что во всей врангелевской авиации их было всего 20 (прочие машины разных типов не шли в счет из-за низкого качества), можно судить, что этот урон оказался для белых довольно-таки чувствительным.

Павлов был верен своему обещанию. Он ждал нас на аэродроме и первым всех крепко обнял. Тотчас в штаб армии последовало донесение о нашем вылете.

Позже погода разгулялась, и два разведчика, посланные сфотографировать вражеский аэродром, своими снимками подтвердили наш доклад.

Днем меня вызвали в штаб армии к командарму товарищу Уборевичу. Пока я докладывал ему о результатах полета, он сделал знак своему адъютанту, и тот ушел в соседнюю комнату. Потом адъютант вернулся и положил на стол орден Красного Знамени. Товарищ Уборевич встал и скомандовал всем встать. Он зачитал приказ, с помощью адъютанта привинтил к моей гимнастерке орден, обнял меня и поцеловал. Все происшедшее было для меня совершенно неожиданным. Как пьяный, вышел я из штаба и всю дорогу до аэродрома время от времени ощупывал рукой свой орден. Получить такую награду было более чем приятно.

Это событие не осталось незамеченным моими друзьями. Боевые награды отмечались в нашей среде обязательно, что скрашивало тяготы фронтового быта. 

И в этой связи хочется рассказать одну печальную историю...