Полибий и его герои

Во-первых, как мы видели, он резко выступает против всякой риторики, решительно изгоняет красивые речи из своего сочинения. Во-вторых, Полибий столь же резко осуждает внесение в историю анекдотов, пикантных подробностей, словом, всего, что придает ей занимательность. В-третьих, стиль его лишен всяких красот, и, как я уже говорила, даже как бы намеренно небрежен. Здесь особенно интересны два отрывка, где он полемизирует со своими коллегами и очень ясно обозначает свою позицию. Критикуя историка Филарха, он приводит такой пример. Филарх описывает взятие одного города в Клеоменову войну. «С целью разжалобить читателя и тронуть его своим рассказом, он изображает объятья женщин с распущенными волосами, с обнаженной грудью, плач и рыдания мужчин и женщин, которых уводили толпами вместе с детьми и старыми родителями». Все, говорит историк, «цепенели и плакали». И «поступает он таким образом во всей истории, постоянно стараясь рисовать ужасы перед читателями».

В чем же ошибка Филарха? В том, что он превращает историю в трагедию. Но история не трагедия. В самом деле, что такое трагедия? Это вымысел, как можно лучше имитирующий правду. История же — это правда, и только правда, иначе она бессмысленна. Трагедия имеет целью взволновать человека ярким, берущим за душу повествованием. История — принести ему пользу рассказом о том, что случилось в действительности, пусть даже факты и кажутся нам недостаточно выпуклыми и впечатляющими. Трагедия действует на эмоции, история — на разум. Филарх же подменяет анализ событий, причин и следствий чувствительным рассказом. Поэтому его приемы фальшивы (II, 56, 8–13

). Таким образом, Полибий очень ясно объясняет разницу между литературой и историей, которая является наукой. Делает он это на примере трагедии, так как это в то время был самый знаменитый литературный жанр, сейчас он скорее взял бы для сравнения роман. Отсюда ясно, что история — не ответвление литературы.

Второе место — это полемика с Зеноном Родосским, о которой мы уже говорили. Он пишет, что готов простить Зенону все — и то, что поражение своих земляков он выдает за победу, и то, что он спутал все города Пелопоннеса. В одном случае его оправдывает патриотизм, с другом — полное незнание фактов. Но одного он простить не может. Зенон «более озабочен красотой слога, чем выяснением событий» и сам в этом признается. Спору нет, хороший слог для историка важен. Он усиливает впечатление от его рассказа. Но есть вещи гораздо более важные. Что же это за вещи? Это выяснение событий и их расположение. Зенон же как раз этим меньше всего озабочен (XVI, 17, 8–19

).

Итак, взгляды Полибия ясны и изложены четко. Однако Вольбэнк упрекает его в измене собственным принципам. Полибий, по его словам, слишком художественно описывает трагическую гибель Абидоса, взятого Филиппом, и последние годы македонского царя, терзаемого муками совести. То есть он сам превращает историю в трагедию и повинен в тех же грехах, в каких упрекает Филарха и Зенона. Примеры, приводимые Вольбэнком, далеко не исключение. Вспомним портреты обоих Сципионов. Или переговоры Филиппа с Титом. Современный историк ограничился бы словами, что полемика приняла очень напряженный характер, иногда стороны вели себя недостаточно корректно и даже позволяли себе выпады личного характера. Крики этолян, мгновенные реплики Филиппа, насмешка Тита, ядовитая улыбка царя — все это совершенно лишние подробности. И все-таки я никак не могу согласиться с Вольбэнком.

В самом деле, история, говорят нам, совершенно особая наука со своими методами и принципами. Верно. Но разве историк не может привлекать методы других наук? Разве не может он, например, воспользоваться данными этнографии и археологии? Больше того, он может привлечь даже совсем уж чуждые ему естественные науки, астрономию и математику, скажем, для решения каких-нибудь проблем датировки. Но сколько бы он ни привлекал математику или астрономию, он не станет ни математиком, ни астрономом. Ибо математика или астрономия нужна ему не сама по себе, а только в помощь истории. Он похож на человека, который строит дом своими руками. По мере строительства он бывает немного плотником, немного столяром, немного даже вычислителем. Но цель его одна — возводимое здание.