Когда наступило новое утро, он уже брёл строго на восток, точно зная, что скоро граница. Ему приходилось надолго останавливаться и слушать. Он вдыхал носом воздух и, медленно освобождаясь от мыслей, представлял себе тот путь, который предстояло пройти. Дорога, по-прежнему, была чистой и безлюдной, лишь однажды он явственно увидел чёрное пятно далеко впереди себя. Среди пролесков, покачиваясь, брёл медведь. Ветер тянул с его стороны, поэтому быть услышанным зверем Михаил не опасался, но решив не рисковать, повернул снова на север, в надежде потом вернуться на нужное направление. Уже в сумерках, когда собирал костёр, он увидел ещё два тёмных пятна: это были волки. Хищники некоторое время постояли на месте, словно советуясь друг с другом, но, как видно, запах костра дал им понять, что жертва ещё не готова сдаваться. Потом в ночи он услышал их долгий вой. Волки подзывали на предстоящий пир своих товарищей. Михаил понял, что путешествие его становится всё опасней.
Ночь он почти не спал, поддерживая пламя костра. К утру забылся сном и очнулся, когда уже светило полуденное солнце. Его диск красным яблоком висел над горизонтом, воздух хорошо прогрелся, и было совсем не холодно. Надо было идти дальше.
Сверив по компасу направление, он тщательно проверил всю свою одежду, вытряхнул подсохшие за ночь портянки, в сотый раз поблагодарив машиниста за его царский подарок. Впереди был последний рывок. Он уже видел в своём воображении двух пограничников, на которых ещё предстояло выйти к концу дня, видел и большую чёрную птицу, кружащую над замаскированными людьми. И он вышел.
Услышав впереди окрик – «Стой, руки вверх!» – он остановился. Равнина была белой, в небе как он и предвидел, летал одинокий ястреб. Колени надломились, и уже не в силах поднять рук, он рухнул на снег.
– Ты кто? – спросил подбежавший пограничник, одетый в белый маскировочный халат, и держа наперевес карабин. – Руки подними.
Михаил поднял глаза и произнёс: «Я русский».
***
На заставе его продержали два дня. Потом за ним приехала машина прямо из Владивостока. Вязов был в командировке, и его делом занимался заместитель майор Чичулин. Прочитав короткий отчёт, он спрятал его в папку и ненадолго вышел. Секретарь сидел за спиной и молча наблюдал за Михаилом, печатая что-то на машинке.
– Вы себя хорошо чувствуете? – спросил Чичулин, вернувшись в кабинет.
– Я в норме, – кивнул Михаил.
– А мне кажется, что вы нездоровы.
Михаил замотал головой, – стараясь держаться как можно бодрей.
– Я созвонился с вашим куратором. Илья Ильич сейчас на совещании в Хабаровске, Лев Терентьевич тоже. Мне поручено отправить вас в наш профилакторий. Вам надо подлечиться, отдохнуть. Вид у вас не важный, Михаил Михайлович.
– Спасибо, но, может, я дома отлежусь?
Чичулин дал Михаилу расписаться в его отчёте, который по форме больше напоминал протокол допроса. – Боюсь, что это не получится.
– Это приказ?
– Можно и так считать. Вы же военный человек.
– И должны подчиняться приказам, – продолжил Михаил.
– Ну, вы всё прекрасно поняли. Через полчаса за вами придёт машина. Отдохнёте, придёте в себя, освоитесь.
– Могу я на пару часов съездить к себе домой?
– Ваша комната в полном порядке. Там наш сотрудник, присматривает, – сказал Чичулин. – Вы не волнуйтесь, всё в полной сохранности. Напишите список вещей, одежды, вам привезут.
Михаил хотел спросить о жене, но передумал. Он понял, что находится если не под арестом, то под строгим надзором.
– Вы извините, Михаил Михайлович, – словно прочитал мысли Чичулин. – Вас никто ни в чём не подозревает, просто есть обычные формальности.
– Я должен пройти карантин.
– Хорошо, что вы всё понимаете. Всегда отмечал за вами трезвость мыслей, – без тени лукавства сказал Чичулин. – Я вам приготовил бумагу. Вот, возьмите, только не всё, – сказал Чичулин, подвигая Михаилу стопку серых листов. Это для более подробного отчёта. Пока будете отдыхать, не спеша…
– Спасибо.
Чечулин, как всегда, был предельно вежлив и немногословен. Для Михаила этот человек всегда был интересен своим неопределённым характером. Немного лысоватый, сероглазый, с чисто выбритым лицом, всегда опрятный, по сути, он представлял собой тип настоящего разведчика, способного перевоплотиться в кого угодно, и, при желании, создать любое впечатление у незнакомого человека. Иногда Михаил ловил себя на мысли, что и сам имеет подобные качества, поскольку работа накладывала свой отпечаток, и от этого сравнения ему становилось неприятно. Ему больше хотелось походить на Вязова, быть может потому, что тот оказался первым русским, увидевшим в нём живого человека. Но время Вязова неизбежно уходило в прошлое.