Полёт японского журавля. Я русский

– Думал, когда это случится. Ждал момента, чтобы спросить, откуда у тебя этот крест, но почему-то слов не находил. А ты сам их нашёл. – Старик взял крестик и сжал его в ладони. Глаза его лучились. – Ваня, Ваня… Вот и встретились через столько лет.

– Его звали Ваня? Но мне его дал Ли Вей. Он китаец.

Старик кивнул, разглядывая и поглаживая крестик. – Ли Вей, значит… Имя-то он мог придумать себе любое какое угодно. Ваня его русское имя. Крестили его с ним.

Когда снова встали на ночлег, Михаил рассказывал о Ли Вее. Последний отрезок пути они провели в молчании. Сразу по приходу растопили баню. Спал Михаил крепко и долго. С утра заморосил дождь, и в доме до последнего было сумрачно.

– Погода плачет, – сказал Тимофей, даже не заглядывая в окно. Сидя на небольшой табуретке, ближе к свету, в своих допотопных очках, он чинил сапоги, в которых Михаил ходил в тайгу. – Глянь-ка, кожа-то никудышная, одного раза хватило. Вот что значит, шили зэки. – Он вопросительно глянул на гостя и снова углубился в шитьё, протягивая шилом нить сквозь слои кожи. – Приедешь аль нет в другой раз, они ещё сгодятся. А кому ещё, такой размер.

Михаил сидел напротив и смотрел в светлый проём окна. К русской печке была пристроена небольшая печурка, наподобие буржуйки, сделанная из небольшой железной бочки, на ней уже закипал чугунок.

– Ну что, может, опрокинешь стопочку, на посошок?

Михаил отрицательно покачал головой.

– И то правильно. С дурной головой можно чёрти-куда забрести.

Потом они молча поели. Отодвинув миску, Михаил вопросительно посмотрел на старика, тот догадался, что гостя терзает какая-то мысль.

…– Спрашивай, не держи. В дорогу не должно быть вопросов.

– Как так вышло, что мы встретились? Я думал, что так не бывает. Ли Вей рассказывал о тебе, и это было так давно, что кажется в другой жизни. И вот ты сидишь передо мной живой, но мне кажется, что всё сон. Разве в жизни могут так пересекаться люди?

Молчание старика было долгим, и в какой-то момент Михаилу показалось, что он не хочет отвечать.

– Жизнь это стихия, Миша. Она кружит нас туда, куда хочет, но это на первый взгляд. Если приглядеться к тому, что происходит с человеком в этой жизни, то оказывается, ничего случайного в ней нет. Вот ты попал в Корею на каторгу. Разве это было случайно? Нет. У тебя был друг, одинокий китаец, и это тоже не случайность, потому что у тебя доброе сердце. Многие события ты не в силах осмыслить, но в них есть твоя же воля. Когда буря, или шторм, то надо лишь правильно держать лодку. Так и с нами происходит. Если человек в согласии со своей совестью, сердце своё слушает, жизнь сама выведет его куда надо. А если барахтаешься, гребёшь против течения, паникуешь, врёшь самому себе, только силы потеряешь, будешь стоять на месте или утонешь. Когда-то тебя захватило жизнью, и ты не стал ей перечить, вот она правильно и распорядилась тобой. Она провела тебя сквозь препятствия для того, чтобы закалить, выбить из тебя всё лишнее, ненужное, чтобы ты встретил достойно более сложное испытание. И так будет всегда. Так и было, когда ты повстречал Ядвигу, и она помогла тебе, а ты ей. Потом был я.

– Чтобы ты вылечил меня?

– Нет, не для этого. Ты мне был нужнее. Ты позволил мне избавиться окончательно от старой ненависти, которая точила меня долгие годы. Это моя самая трудная постига. Через неё и умирать не страшно.

– Что это, постига?

– Это как нибудь потом. В жизни они ждут нас на каждом шагу, и когда мы к ним не готовы, то воспринимаем как личную трагедию. Но здесь я уже повторяюсь.

Слова старика потрясли Михаила своей простотой и, вместе с тем, глубинной правдой. Он сразу вспомнил наставление Ли Вея, когда тот говорил, что у жизни нет задачи расправится с человеком, она лишь испытания, без которых человек никогда не осознает её красоты и ценности. Надо слышать её в себе, любить, но не себя, а именно её, и никогда не обманывать. После того, как он поделился этим открытием со стариком, тот удовлетворённо кивнул и легонько обнял юношу.

Когда Михаил вынес на крыльцо свой саквояж, старик растерянно ходил по двору с опущенными руками, что-то выискивая глазами. Потом он вернулся в дом и вынес небольшой свёрток.

– Пока ты спал, наделал тебе лепёшек в дорогу. Будет время – перекусишь, – напутствовал Тимофей, отворачивая мокрые глаза. – А может, переждёшь, пока разъяснится? Хотя, какой это дождь. Раз собрался, то иди. Не знаю, свидимся ли ещё. Разговор наш не забывай. Ну, ступай, храни тебя господь.

Потом была длинная дорога, попуток не было, к полудню моросить перестало. Когда небо растянуло, Михаилу стало жарко, одежда высохла на ветру, шёл он быстро, желая поскорее вернуться в город. В пределах видимости тянулись длинные ряды столбов с вышками и часовыми, ему слышался лай собак, крики охранников – это было его прошлое, суровое и беспощадное, но в нём оставалось светлое имя дорогого ему человека, которое он навсегда уносил из этих мест. «Ты всегда будешь со мной».