Полночный прилив

– Так ему теперь, кроме Ублалы, больше некому похвастаться новыми клыками и когтями, а тот был не слишком-то восхищен – настолько не слишком, что затолкал Харлеста в саркофаг и запечатал крышку.

– Бедный Харлест.

– Ну, он быстро успокоился, – заметил Бугг, – и теперь предвкушает, как эффектно воскреснет. Знать бы еще, когда.

– А вот Шурк Элаль меня беспокоит.

– Почему?

– Выходит, она не передумала. И собирается-таки ограбить Депозитарий. Как бы даже не нынешней ночью.

Бугг покосился на охранника.

– Хозяин…

– Ай-яй-яй, какой я все-таки неосторожный! – Поднявшись на ноги, Тегол подошел поближе. – Парень слышит все, это правда. Однако, друг мой, уж в одном-то мы с тобой сумеем согласиться? – Охранник не отвел взгляда, но в глазах его что-то шевельнулось. – Любого вора, который попытается проникнуть в Депозитарий, можно сразу считать покойником, верно?

Чему-то усмехнувшись, Тегол снова обернулся к слуге. Бугг тем временем принялся стаскивать с себя мокрую одежду.

– Похоже, я простыл.

– Говорят, вода в канале не особо полезна для здоровья?

– Нет, хозяин, еще раньше. В Пятом Крыле. Мне все-таки удалось укрепить там фундамент.

– Уже? Вот это расторопность!

– Рад, что вы оценили, хозяин. Но там, в туннелях, очень холодно… Особенно теперь.

– Могу я уточнить подробности?

Бугг, совершенно голый, возвел глаза вверх, к еле видимым звездам.

– Лучше не стоит, хозяин.

– Хорошо, а как там Четвертое Крыло?

– Мои люди как раз им занимаются. Работы еще на неделю, самое большее – дней на десять. Прямо под ним оказалась старая дренажная траншея. Отводить ее в сторону мы не будем, просто установим внутри керамическую трубу большого диаметра…

– Ты хочешь сказать – канализационную?

– Корректный термин – керамическая труба большого диаметра.

– Извини.

– А потом засыплем всю траншею гравием. Странно, что Грюм сам об этом не позаботился. Что ж, ему в убыток, нам в доход.

– Так ты уже обсох, Бугг? Умоляю, скажи, что обсох. Взгляни на нашего охранника, он в таком ужасе, что речи лишился!

– Заметил и приношу глубокие извинения.

– Не думаю, что я и сам когда-либо видел столько шрамов на одном человеке, – уточнил Тегол. – Чем это ты занимаешься в свободное время, Бугг? Сражаешься со злобными кактусами?

– Не понимаю, хозяин. С чего бы кактусам быть злобными?

– Если на тебя нападают без причины, кто угодно озлобится, разве нет? Да вот хотя бы наш охранник может подтвердить.

– Только если он – или они – пострадал аналогичным образом, хозяин.

– Тут ты прав. Но ему придется раздеться, чтобы мы могли это выяснить.

– Что маловероятно.

– Согласен. Ладно, Бугг, вот тебе моя рубашка. Надень ее и не забудь поблагодарить меня за жертвы, на которые мне ради тебя приходится идти.

– Благодарю вас.

– Отрадно слышать. Ты оделся? Тогда пойдем.

– Куда, хозяин?

– В одно хорошо известное тебе место – о чем я сам узнал не без удивления. Ты, Бугг, просто кладезь неожиданностей. Ты у нас и чародей, и целитель, и Тот, Кто Ждет, и говоришь с демонами, и как бы даже не что похуже. Если бы не мой эгоцентризм, мне стало бы интересно.

– Я рад, что вы эгоцентрик, хозяин.

– И правильно, что рад. Я полагаю, молчаливый телохранитель также пожелает отправиться с нами. Итого трое готовы устремиться в ночной поход. Ну, вперед?

Путь лежал через лабиринты трущоб в восточной части Летераса. Ночной воздух здесь был горяч, смраден и отличался необычной плотностью. В кучах гниющего мусора что-то копошилось, а вдоль стен скользили стаи бродячих собак, которые явно были не прочь подраться, так что телохранителю даже пришлось обнажить меч. При виде клинка псы тут же бросились врассыпную.

Отдельные бездомные нищие, которым достало смелости или отчаяния заночевать прямо в проулках, соорудили себе из мусора подобия баррикад и шалашей. Остальные попытались устроиться на ночь на просевших крышах скрипучих халуп – спать там можно было в лучшем случае лишь урывками. На всем пути к сердцу гетто Тегол ощущал, как бесчисленные пары глаз следят сверху за их движением.

На ходу он не переставал рассуждать:

– …и это предположение есть краеугольный камень летерийского общества, а то и всех обществ на свете. Я говорю об идее неравенства, друзья мои. Поскольку из этой идеи вытекает представление о ценности отдельного человека, выраженной в денежном или в других измерениях, коим нет числа. Попросту говоря, в каждом из нас живет не подвергаемое сомнениям чувство, что нищие и голодные заслужили именно такую судьбу. Иными словами, бедные будут всегда. Сия банальность дает основу для непрерывного сравнения людей между собой, когда путем наблюдения мы устанавливаем отнюдь не то, что есть общего между нами, но именно то, что нас различает.