Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Здсь коснулись мы такого предмета, о которомъ едва ли можетъ говорить равнодушно человкъ, сколько нибудь любящій свое отечество. Ибо если есть какое зло въ Россіи, если есть какое либо неустройство въ ея общественныхъ отношеніяхъ, если есть вообще причины страдать Русскому человку, то вс он первымъ корнемъ своимъ имютъ неуваженіе къ святости правды.

Да, къ несчастію, Русскому человку легко солгать. Онъ почитаетъ ложь грхомъ общепринятымъ, неизбжнымъ, почти не стыднымъ, какимъ-то вншнимъ грхомъ, происходящимъ изъ необходимости вншнихъ отношеній, на которыя онъ смотритъ, какъ на какую-то неразумную силу. Потому, онъ не задумавшись готовъ отдать жизнь за свое убжденіе, претерпть вс лишенія для того, чтобы не запятнать своей совсти, и въ то же время лжетъ за копйку барыша, лжетъ за стаканъ вина, лжетъ изъ боязни, лжетъ изъ выгоды, лжетъ безъ выгоды. Такъ удивительно сложились его понятія въ послднее полуторастолтіе. Онъ совершенно не дорожитъ своимъ вншнимъ словомъ. Его слово — это не онъ, это его вещь, которою онъ владетъ на прав Римской собственности, то есть, можетъ ее употреблять и истреблять, не отвчая ни передъ кмъ. Онъ не дорожитъ даже своею присягою. На площади каждаго города можно видть калачниковъ, которые каждый торгъ ходятъ по десяти разъ въ день присягать въ томъ, что они не видали драки, бывшей передъ ихъ глазами. При каждой покупк земли, при каждомъ ввод во владніе собираются вс окружные сосди присягать, сами не зная въ чемъ и не интересуясь узнать этого. — И это отсутствіе правды у того самаго народа, котораго древніе путешественники хвалили за правдолюбіе, который такъ дорожилъ присягою, что даже въ правомъ дл скоре готовъ былъ отказаться отъ своего иска, чмъ произнести клятву!

А между тмъ, лишившись правдивости слова, какъ можетъ человкъ надяться видть устройство правды въ его общественныхъ отношеніяхъ? Покуда не возраститъ онъ въ себ безусловное уваженіе къ правд слова, какимъ вншнимъ надзоромъ можно уберечь общество отъ тхъ злоупотребленій, которыя только самимъ обществомъ могутъ быть замчены, оцнены и исправлены?

Но это отсутствіе правды, благодаря Бога, проникло еще не въ самую глубину души Русскаго человка; еще есть сферы жизни, гд святость правды и врность слову для него остались священными. На этой части его сердца, уцлвшей отъ заразы, утверждается возможность его будущаго возрожденія. Много путей открывается передъ мыслію, по которымъ Русскій человкъ можетъ идти къ возрожденію въ прежнюю стройность жизни. Вс они съ большею или меньшею вроятностію могутъ вести къ желанной цли, ибо достиженіе этой цли еще возможно, покуда силы Русскаго духа еще не утрачены, покуда вра въ немъ еще не погасла, покуда на господственномъ состояніи его духа еще лежитъ печать прежней цльности бытія. Но одно достоврно и несомннно, что тотъ вредъ, который чужая образованность производитъ въ умственномъ и нравственномъ развитіи Русскаго народа, не можетъ быть устраненъ насильственнымъ удаленіемъ отъ этой образованности или отъ ея источника, — Европейской науки. Ибо, во первыхъ, это удаленіе невозможно. Никакіе карантины не остановятъ мысли и только могутъ придать ей силу и заманчивость тайны. Во вторыхъ, если бы и возможно было остановить входъ новыхъ мыслей, то это было бы еще вредне для Русской образованности, ибо въ Россіи движется уже такъ много прежде вошедшихъ понятій Запада, что новыя могли бы только ослабить вредъ прежнихъ, разлагая и разъясняя, и доводя до своего отвлеченнаго основанія, съ которымъ вмст должны они или упасть, или остаться. Ибо въ настоящее время все развитіе Европейскаго ума, сознаваясь, разлагается до своего послдняго начала, которое само сознаетъ свою неудовлетворительность. Между тмъ какъ, оставаясь неконченными и несознанными, но только требующими приложенія и воплощенія, прежнія понятія Запада могли бы быть тмъ вредне въ Россіи, что лишились бы своего противодйствія въ собственномъ развитіи. Если бы не узнала Россія Шеллинга и Гегеля, то какъ уничтожилось бы господство Вольтера и энциклопедистовъ надъ Русскою образованностію? Но, наконецъ, если бы даже и возможно было совершенно изгнать Западную образованность изъ Россіи, то кратковременное невжество подвергло бы ее опять еще сильнйшему вліянію чужаго просвщенія. Россія опять воротилась бы къ той эпох Петровскаго преобразованія, когда введеніе всего Западнаго, только потому что оно не Русское, почиталось уже благомъ для Россіи, ибо влекло за собой образованность. И что же вышло бы изъ этого? Вс плоды полуторастолтняго ученичества Россіи были бы уничтожены для того, чтобы ей снова начать тотъ же курсъ ученія.