Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Новый 1845 годъ будетъ ли новымъ годомъ для нашей словесности? подаритъ ли онъ ее какимъ нибудь великимъ, геніальнымъ созданіемъ, могущимъ поднять ея упавшій духъ, оживить ея застывающія силы, убить, уничтожить ея мелочную дятельность и направить къ новой существенной цли, къ живой жизни, проникнутой мыслію, согртой сочувствіемъ, вдали отъ журнальныхъ пересудовъ и торговыхъ разсчетовъ? Или суждено литератур нашей еще и этотъ годъ томиться въ той же незначительности, въ какой она находится уже нсколько лтъ? — Мудрено отгадать будущее; еще трудне предузнать геніальное. Вс разсчеты обыкновенныхъ соображеній приходятся только къ посредственности. Но если бы мы позволили себ на минуту предаться тому мечтательному занятію, тому святочному удовольствію, чтобы, глядя на прошедшее и настоящее, разгадывать будущее, — то врядъ ли это удовольствіе гаданья могло бы доставить намъ много утшительнаго. Когда бы у насъ не было замчательныхъ талантовъ, мы могли бы забавляться ихъ ожиданіемъ. Если бы у насъ не являлось замчательныхъ литературныхъ произведеній, мы могли бы надяться, что они явятся. Но у насъ есть люди съ высокими дарованіями, отъ которыхъ мы могли бы ожидать великаго; являются иногда и созданія ихъ, исполненныя высшихъ достоинствъ, а между тмъ литература наша не живетъ, ея интересы спятъ, и сочувствія съ нею не замтно почти нигд. — Отъ того, что слишкомъ рдкія высокія явленія нашей словесности исчезаютъ почти безъ слдовъ среди громады мелочныхъ ничтожностей; отъ того, что на нашихъ писателяхъ съ высшими и даже съ посредственными дарованіями лежитъ какая-то странная тяжесть бездйствія, въ которомъ мы не можемъ даже упрекать ни одного изъ нихъ потому, что не въ прав приписать вин одного лица то, что, очевидно, есть общее состояніе. Прошедшій годъ видлъ нсколько блестящихъ литературныхъ явленій: Наль и Дамаянти

, созданіе, исполненное самой свжей красоты, самыхъ яркихъ красокъ, самыхъ нжныхъ благоуханій Востока, проникнутое, одушевленное тихою музыкой сердечной мечты; —

Маттео Фальконе

, произведеніе удивительное по мастерству стиха, по глубокой правд и образцовой простот языка, — и нсколько другихъ явленій, которыя, однакоже, не имли почти никакого вліянія на текущую словесность; они пронеслись мимо ея, надъ нею, — блестящіе метеоры, — не оставляя видимаго слда и сохраняясь только въ воспоминаніи, рзко оторванномъ отъ ежедневныхъ впечатлній. Боле, чмъ немногими прекрасными явленіями, прошедшій годъ памятенъ будетъ въ литератур нашей своими незамняемыми утратами. Баратынскій, пвецъ любви, печали, сердечныхъ думъ и сердечныхъ сомнній, своеобразный поэтъ, высокій, глубоко чувствующій художникъ, искренній въ каждомъ звук, отчетливо изящный въ каждой мечт, похищенный преждевременною смертію, оставилъ въ словесности нашей нсколько прекрасныхъ созданій, неоцненныхъ по своему достоинству, но почти ничтожныхъ въ сравненіи съ тмъ, что онъ могъ бы сдлать, если бы возможность дятельности измрялась одною силою дарованій. Въ послднее время писалъ онъ особенно мало и еще мене былъ понятъ и оцненъ монополистами литературныхъ мнній, самодовольными журнальными судьями, которые часто полу-Русскимъ языкомъ произносили приговоръ свой надъ его образцовыми, глубоко прочувствованными стихами; часто, по указанію ученическихъ тетрадей, разбирали, щупали, ломали его нжныя, художническія созданія и, можетъ быть, изъ добраго намренія, давали ему свои назидательные совты и наставленія. Не знаемъ, огорчало ли это Баратынскаго; думаемъ, что онъ могъ бы утшиться приговоромъ иныхъ, не мене извстныхъ литераторовъ, какъ напр. Жуковскаго, Пушкина, Вяземскаго, Языкова, Хомякова, Дельвига, Дениса Давыдова, Шевырева и многихъ другихъ. Но кто разочтетъ по законамъ благоразумія мру чувствительности избраннаго таланта? По крайней мр, кажется въ послднее время, обманутый журнальными отзывами, онъ уже мало врилъ сочувствію публики. А можетъ быть, въ самомъ дл, онъ не ошибался. Можетъ быть, большинство публики въ своихъ сочувствіяхъ не шутя руководствуется журнальными рецензіями, — такими, разумется, которыя по сердцу и по уму и по вкусамъ этого большинства.

Мсто, принадлежавшее Баратынскому въ нашей словесности, навсегда останется незанятымъ и, можетъ быть, еще долго неоцненнымъ. Ибо, даже посл извстія о его кончин, журналы наши произнесли ему такой приговоръ, изъ котораго ясно видно, что еще не пришло время отдать полную справедливость его поэзіи. Одинъ Современникъ былъ въ этомъ случа, какъ и во многихъ другихъ, благороднымъ исключеніемъ изъ общаго настроя умовъ. Прекрасная, умная, исполненная глубокимъ сочувствіемъ и вмст справедливая, дружески-теплая и вмст просвщенно-безпристрастная статья, помщенная въ немъ о Баратынскомъ, доказываетъ по крайней мр, что тотъ избранный кружокъ, для котораго существуетъ этотъ журналъ, цнилъ его и его поэзію.