Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Мы не распространяемся здсь о поэзіи Баратынскаго. Мы надемся въ одномъ изъ ближайшихъ NN Москвитянина доставить себ наслажденіе высказать вполн наше мнніе и о его созданіяхъ. Теперь же упомянули мы о немъ только потому, что говорили о нашихъ утратахъ.

Вскор за Баратынскимъ словесность наша лишилась еще другаго поэта. И. А. Крыловъ скончался на 77 году отъ рожденія, и если мы сообразимъ два тома его басенъ съ тмъ временемъ, въ которое онъ началъ писать, то, вопреки общему мннію, скажемъ и про него тоже, что про Баратынскаго, что какъ ни много сдлалъ онъ для словесности нашей, но сдлалъ весьма мало въ сравненіи съ тмъ, что подобный ему талантъ могъ бы совершить во всякой другой литератур.

Величіе таланта Крылова заключается не столько въ великомъ литературномъ достоинств его произведеній, сколько въ красот ихъ народности. Крылову принадлежитъ честь единственная, ни съ кмъ не раздленная: онъ умлъ быть народнымъ, и что еще важне, онъ хотлъ быть Русскимъ въ то время, когда всякое подражаніе почиталось просвщеніемъ, когда слово: иностранное

, было однозначительно съ словомъ: умное или прекрасное; когда, поклоняясь нашимъ выписнымъ гувернерамъ, мы не знали оскорбительнаго слова, хуже слова: Moujik! — Въ это время Крыловъ не только былъ Русскимъ въ своихъ басняхъ, но умлъ еще сдлать свое Русское плнительнымъ даже для насъ. Хотя долго продолжалось время, когда и ему не отдавали справедливости, съ исключительнымъ восторгомъ читали басни Дмитріева, впрочемъ исполненныя истинныхъ красотъ, и почти противъ совсти смялись Русскимъ разсказамъ Крылова.

Крыловъ былъ прекрасенъ своею народностію, но не въ силахъ распространить ея вліяніе на словесность. Это предоставлено было другому.

Что Крыловъ выразилъ въ свое время и въ своей басенной сфер, то въ наше время и въ сфер боле обширной выражаетъ Гоголь.

Посл появленія Мертвыхъ душъ Гоголя, много говорено было за нихъ и противъ нихъ не только въ литератур, но и во всхъ кругахъ читателей; — между тмъ, отъ восторженныхъ похвалъ и страстныхъ порицаній осталось, кажется, одно общее убжденіе, что Гоголь въ словесности нашей есть представитель той новой, великой, до сихъ поръ въ ясномъ вид еще не являвшейся силы, которой неисчислимые результаты могутъ произвести совершенный переворотъ въ нашей литератур, и которую называютъ силою Русской народности. До сихъ поръ мы были и находимся еще подъ вліяніемъ Французовъ и Нмцевъ. Жизнь нашей словесности оторвана отъ жизни нашего народа. Но, читая Гоголя, мы понимаемъ возможность ихъ соединенія. Впрочемъ, не потому Гоголь народенъ, что содержаніе разсказовъ его взято по большей части изъ Русской жизни: содержаніе не характеръ; Шекспиръ столько же Англичанинъ, описывая Римъ и Венецію, сколько въ своихъ Британскихъ драмахъ; не потому также называемъ мы Гоголя народнымъ, чтобы народъ читалъ его (слава Богу, народъ нашъ еще живетъ въ литератур Славянской, и немногіе, просвщенные гражданскою

грамотностію, продолжаютъ образовываться посредствомъ Выжигина, Орлова и Поль-де-Кока); но потому, что въ глубин души его таятся особенные звуки, потому что въ слов его блестятъ особенныя краски, въ его воображеніи живутъ особенные образы, исключительно свойственные Русскому народу, тому свжему, глубокому народу, который не утратилъ еще своей личности въ подражаніяхъ иностранному. Если бы и можно было перевесть Гоголя на чужой языкъ, что впрочемъ невозможно, — то и тогда самый образованный иноземецъ не понялъ бы лучшей половины его красотъ.

Въ этой особенности Гоголя заключается глубокое значеніе его оригинальности. Въ ней его права на великое дйствіе въ литератур еще боле, чмъ въ геніальности его произведеній. Ибо если справедливо, что красота принадлежитъ всмъ націямъ, что статуя Греческая равно нравится Нмцу и Русскому, то надобно сознаться, что для понятія чужой красоты необходимо нкоторое разумное отвлеченіе, охлаждающее ея дйствіе, между тмъ какъ красота своенародная, окруженная невидимымъ строемъ сочувственныхъ звуковъ, близкихъ и далекихъ отголосковъ, темныхъ и ясныхъ, сердечныхъ, несознанныхъ воспоминаній, — не отрываетъ мечту отъ жизненной сферы; но, дйствуя двойною силою, связываетъ художественное наслажденіе, подлежащее сознанію, вмст съ безотчетными пристрастіями нашей особенной жизни.

Этимъ объясняется, можетъ быть, и безмрное сочувствіе къ Гоголю нкоторыхъ, и неимоврныя нападенія на него другихъ.

О многихъ книгахъ, вышедшихъ въ прошедшемъ году, Москвитянинъ не усплъ еще извстить своихъ читателей. Мы постараемся теперь, хотя отчасти, дополнить этотъ недостатокъ.

Молитва Св. Ефрема Сирина, Бесды на Св. Четыредесятницу. Харьковъ. Въ Универс. Тип. 1844 года.

О грх и его послдствіяхъ, Бесда на Св. Четыредесятницу, Харьковъ. Въ Унив. Тип. 1844 года.