Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Отношенія нашего православнаго ученія къ развитію вншней науки столько же отличны отъ Римско-схоластической нетерпимости, сколько и отъ противоположнаго ему подчиненія вры подъ господство личнаго разума. Наша Церковь никогда не выставляла никакой системы человческой, никакого ученаго богословія, за основаніе своей истины, и потому не запрещала свободное развитіе мысли въ другихъ системахъ, не преслдовала ихъ, какъ опасныхъ враговъ, могущихъ поколебать ея основу. Не признавая, напримръ, ни одной системы астрономіи за безусловно истинную, за исключительно свою, она не имла нужды преслдовать Галилея за то, что земля обращается вокругъ солнца, не называла еретиками тхъ, кто признавалъ или не признавалъ Аристотеля.

Съ другой стороны, Церковь наша никогда не подвергала верховныхъ истинъ суду и власти личныхъ мнній, и потому никогда не измняла своего ученія.

Изъ этого очевидно, что и отношеніе нашей родной образованности къ просвщенію Западному должно быть совершенно особенное. Но прежде чмъ отношеніе это придетъ въ правильное устройство, прежде чмъ науки Запада переработаются въ нашемъ смысл, — что можетъ сдлать писатель для народа? — Передавать ему частныя открытія наукъ? Но этого недостаточно, чтобы установить его внутренній образъ мыслей и оградить его отъ разрушительныхъ вліяній. Увщевать? Но для этого нужно прежде убдить. Что же остается ему длать?

Мы думаемъ, что дятельность его только тогда принесетъ настоящіе плоды, когда высшимъ развитіемъ просвщенія сама наука станетъ въ гармонію съ нашею жизнію.

Но для этого недостаточно силъ одного писателя. Для этого нужно общее содйствіе всхъ людей мыслящихъ и неравнодушныхъ къ внутреннему достоинству человка вообще и къ благосостоянію своего отечества въ особенности.

Впрочемъ, если и безъ видимаго плода погибнетъ благонамренная дятельность частнаго человка, то можетъ ли совершенно безъ плода погибнуть дло, оживленное искреннею мыслію блага? Одинъ не можетъ ничего; но если не будетъ одного, какъ будетъ два?

О роман О. П. Шишкиной: Прокопій Ляпуновъ.

Мы спшимъ, съ позволенія почтенной сочинительницы, раздлить съ читателями нашими то удовольствіе, которое доставило намъ чтеніе первыхъ главъ изъ новаго ея романа. Великое время, которое онъ возбуждаетъ въ воспоминаніи, живость разсказа, прекрасный слогъ, талантъ автора, ея любовь къ отечеству, ея добросовстное желаніе понять и представить въ настоящемъ вид событія нашей прошедшей жизни, — все это даетъ большое достоинство ея произведеніямъ и позволяетъ намъ общать читателямъ еще боле интереса отъ этого новаго сочиненія, ибо предметъ повствованія становится здсь еще живе и многозначительне, чмъ въ первомъ ея роман, которому этотъ служитъ продолженіемъ.

Но то уваженіе, которое мы имемъ къ литературнымъ заслугамъ сочинительницы, налагаетъ на насъ обязанность, не ограничиваясь общими похвалами, сказать откровенно мнніе наше объ этомъ род словесности у насъ и объ его отношеніи къ ея таланту.

Историческій романъ явился на свтъ не потому только, что Вальтеръ Скоттъ понялъ въ немъ возможность новаго рода литературныхъ произведеній. Онъ былъ слдствіемъ господствующаго тогда стремленія Европы: оживить въ умахъ, воскресить въ воображеніи старый бытъ, уничтоженный новымъ и снова возвращенный возстановленіемъ прежняго порядка вещей, разрушеннаго революціей и Наполеономъ. Англія, живущая неразрывнымъ развитіемъ преданія, Англія, самый ожесточенный, неумолимый, задушевный врагъ Наполеона, была естественно впереди этого стремленія къ возстановленію стараго, прошедшаго; но и въ Англіи самой боле всего сочувствовало съ этимъ направленіемъ то сословіе, котораго вся сила и вся значительность заключается въ сохраненіи стараго, передъ напоромъ новизны. Вотъ отъ чего родоначальникъ историческихъ романовъ могъ явиться только въ Англіи, среди ея аристократіи, въ минуту всеобщаго движенія къ прежнему порядку вещей. Вотъ отъ чего романы его, какъ новое поэтическое и вмст учено-врное выраженіе этого направленія, имли успхъ невроятный. И послдователи Вальтеръ Скотта, изъ которыхъ, впрочемъ, ни одинъ не сравнялся съ нимъ въ исторической врности красокъ и литературномъ достоинств изложенія, — отъ того даже самые бездарные его послдователи, не остались безъ читателей, покуда продолжалось это общее направленіе. Историческій романъ сталъ въ одинъ разрядъ съ мебелью рококо, съ поддлкою подъ прежнія фижмы, съ гербами на ливреяхъ возвратившихся эмигрантовъ, т. е., сдлался дломъ моды, всегда основанной на какой нибудь сокрытой, хотя часто изуродованной мысли.

Но отъ чего мы Русскіе, у которыхъ посл Наполеона ничего не возстановлялось, кром стнъ Москвы, ничто не обращалось изъ новаго въ старое, отъ чего мы такъ увлеклись этою модою? Это можетъ объясниться только тмъ, что литературная жизнь наша питается сочувствіемъ не съ нашею жизнію, а съ иноземными гостиными.