Читаем Польский театр Катастрофы полностью

Список этот открывает своим эссе 1960 года «Проигнорированный урок Анны Франк» Бруно Беттельгейм, знаменитый психиатр, а также — узник Бухенвальда[404]. Беттельгейм выдвинул радикальный тезис: дневник помог Западу в процессе вытеснения и забвения ужаса войны, уничтожения европейских евреев и реальности концентрационных лагерей. Автор страстно доказывает, что выбор Анны Франк как символа судьбы европейских евреев во времена Катастрофы искажает тогдашнюю реальность, вытесняет иные свидетельства, лишенные той иллюзии, что, несмотря на страшную действительность, можно сохранить ту жизнь, какая была до этого. Ярость вызывает у него попытки принять и поднять на высоты благороднейшего гуманизма абсолютно пассивную позицию жителей амстердамского дома. Он пишет о семьях, которые, напротив, разделялись, чтобы увеличить шансы на выживание, о группе венгерских евреев, проникших в ряды эсэсовцев, о повстанцах варшавского гетто. Дневник Анны Франк позволяет, как утверждает Беттельгейм, убрать из сознания неудобное знание о современных механизмах сведения на нет человеческой индивидуальности и о механизмах массового уничтожения. Следом Беттельгейма идет и Лоренс Л. Лангер, сравнивая дневник Анны Франк с дневником девушки из лодзинского гетто: зарегистрированные в нем сцены из жизни голодающей семьи оказываются непригодны для конструирования какого бы то ни было оптимистического месседжа

[405].



Филипп Лежен в проницательной работе «Как Анна Франк заново написала дневник Анны Франк» советует нам, в свою очередь, расстаться с иллюзией о существовании некой единственной, окончательной или оригинальной версии дневника — что в момент его публикации не возбуждало ни малейших сомнений. Сама Анна Франк в марте 1944 года, услышав по радио сообщение, что после войны будут публиковать любые свидетельства военных переживаний, стала в марте 1944 года переписывать свой дневник. Она сама начала процесс его сокращения, переработки, систематизации своей рукописи. Она начала переделывать свой дневник в сознательно выстроенное литературное произведение, сгущала события, персонажи приобретали фиктивный характер (например, настоящие имена и фамилии были ею изменены на вымышленные, а слишком безжалостные характеристики убраны); Анна Франк старалась втянуть читателя в свой рассказ, заинтересовать его и растрогать. Таким образом были созданы две разные версии: ни одна из них, однако, не является полной, ни одна, таким образом, не может быть положена в основу полного издания. Некоторые из тетрадей первоначального дневника пропали (существуют только переписанные самой Анной Франк позднейшие варианты на разрозненных листочках), а с другой стороны — задуманное переписывание не было доведено до конца (в этом случае приходится обращаться к первоначальному дневнику, который Анна Франк параллельно продолжала вести). Лежен, однако, встает на сторону решения Отто Франка, который сделал компиляцию обеих версий и представил ее как монолитное произведение: «Отто Франк провел — как с литературной, так и чисто с человеческой точки зрения — работу, заслуживающую наивысшего восхищения, доводя до конца начатые Анной редактирование и компиляцию первоначальной версии дневника в том самом русле, в каком это делала она сама»[406]. В цензурировании дневника Лежен обвиняет, скорее, издателей, которые требовали удалить некоторые фрагменты, несмотря на то что Отто Франк не имел ничего против их публикации. Критическое издание дневника, которое сопоставляет друг с другом разные варианты текста, невозможно, по мнению Лежена, читать. Рекламирование новых, восстанавливающих ранее исключенные фрагменты изданий дневника в качестве «подлинного голоса Анны Франк» он считает узурпацией и маркетинговым приемом.



Впрочем, Лежен слишком мало места посвящает тому факту, что Отто Франк решил скрыть проблемы, связанные с рукописями дневника, и захотел создать впечатление, что существовал единый, целостный текст, наделенный внутренним единством мыслей и чувств той, которая его написала. Все читатели на свете могли прочитать в коротком послесловии: «За исключением нескольких абзацев, которые были бы для читателей непонятны, опубликован оригинальный текст»[407]. Даже если Лежен признает работу над рукописями, которую провел Отто Франк, образцовой, а обстоятельства издания дневника не способствующими тому, чтобы была обнаружена правда об их состоянии, это, однако, не меняет того факта, что как раз тут начинается связанное с фигурой Анны Франк создание мифа о том, что невозможно уничтожить человеческий дух, дело человеческих рук, человеческие тела и рукописи. Мифа, который опровергало также и то, что произошло с самой Анной Франк и с ее дневником.

Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти
Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Известный французский писатель и ученый-искусствовед размышляет о влиянии, которое оказали на жизнь и творчество знаменитых художников их возлюбленные. В книге десять глав – десять историй известных всему миру любовных пар. Огюст Роден и Камилла Клодель; Эдвард Мунк и Тулла Ларсен; Альма Малер и Оскар Кокошка; Пабло Пикассо и Дора Маар; Амедео Модильяни и Жанна Эбютерн; Сальвадор Дали и Гала; Антуан де Сент-Экзюпери и Консуэло; Ман Рэй и Ли Миллер; Бальтюс и Сэцуко Идэта; Маргерит Дюрас и Ян Андреа. Гениальные художники создавали бессмертные произведения, а замечательные женщины разделяли их судьбу в бедности и богатстве, в радости и горе, любили, ревновали, страдали и расставались, обрекая себя на одиночество. Эта книга – история сложных взаимоотношений людей, которые пытались найти равновесие между творческим уединением и желанием быть рядом с тем, кто силой своей любви и богатством личности вдохновляет на создание великих произведений искусства.

Ален Вирконделе

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары

Долгожданное продолжение семитомного произведения известного российского киноведа Георгия Дарахвелидзе «Ландшафты сновидений» уже не является книгой о британских кинорежиссерах Майкле Пауэлле и Эмерике Прессбургера. Теперь это — мемуарная проза, в которой события в культурной и общественной жизни России с 2011 по 2016 год преломляются в субъективном представлении автора, который по ходу работы над своим семитомником УЖЕ готовил книгу О создании «Ландшафтов сновидений», записывая на регулярной основе свои еженедельные, а потом и вовсе каждодневные мысли, шутки и наблюдения, связанные с кино и не только.В силу особенностей создания книга будет доступна как самостоятельный текст не только тем из читателей, кто уже знаком с «Ландшафтами сновидений» и/или фигурой их автора, так как является не столько сиквелом, сколько ответвлением («спин-оффом») более раннего обширного произведения, которое ей предшествовало.Содержит нецензурную лексику.

Георгий Юрьевич Дарахвелидзе

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное