Польский театр Катастрофы

Послевоенная история польского театра рассказывается обычно с перспективы символической системы, как история символических переосмыслений великих текстов и коллективных мифов, которым приписывается культурная наполненность и непрерывность. Мой вопрос звучит так: возможно ли эту историю изучить с точки зрения аффектов? Возможно ли попытаться увидеть в театре место, где генерируются эти аффекты, место защиты перед ними и место, где эта защитная броня оказывается пробита?

Я предлагаю попытаться обнаружить факт существования другой сцены — не театра символических реконфигураций, а театра аффективных течений и блокировок. Историю другой сцены польского театра можно было бы уловить хотя бы посредством исследования того, каким образом возникали ошибки и что и как было пропущено, просмотрено. К этим ошибкам и пропускам, однако, я отношусь не как историк театра, целью которого является ликвидация недоразумений, обнаружение фактов и установление последней — правильной — версии событий. Именно ошибки и пропуски сами по себе и являются «последней версией событий», они уже стали неотъемлемой частью этой истории. Вымаранное из истории польского театра появление адвоката Майзельса и скандал по поводу отсутствия удара грома в финале «Балладины» также составляют ее часть.

Лучше, чем мамзель Саган

1

8 марта 1957 года в Театре Дома Войска Польского в Варшаве, который вскоре будет переименован в Театр «Драматычны», прошла премьера «Записок Анны Франк» — драмы, к которой почти повсеместно (хоть и без оснований) относились как к адекватной адаптации «Дневника Анны Франк» — на Западе эта книга уже стала бестселлером, а в Польше еще не была опубликована. Но уже в начале февраля 1957 года, за месяц перед данной премьерой, журнал «Пшекруй» поместил короткую статью Ванды Краген об Анне Франк[397] и большую подборку фрагментов из дневника в ее же переводе — в общей сложности три убористые колонки. Там же были опубликованы снимок Анны Франк и фотография места, в котором семья Франков и четверо их знакомых провели два года (1942–1944) в укрытии, прежде чем их выдали, и они были сначала депортированы в лагерь в Вестерборк, а затем в Аушвиц. Пожалуй, публикация в этом журнале была тогда лучшим способом пробудить широкий интерес к фигуре Анны Франк.

Рецензии были очень хорошие, можно сказать — полные энтузиазма. Ян Котт писал: «Наряду с „Годо“ — это самое значительное театральное событие последних двух лет»[398]

. Как известно, Котт мерил ценность увиденных спектаклей тем, какие эмоции они вызывали — у него самого и у публики. Именно поэтому он был готов рискованным образом поставить в один ряд бродвейский продукт и драму Беккета — именно поэтому его свидетельство ценнее других, поскольку позволяет представить себе эмоциональную ауру, сопровождавшую варшавский спектакль. Не он один, однако, сопоставил драму об Анне Франк с «Ожиданием Годо» (эти премьеры в двух варшавских театрах стояли настолько рядом, что такая ассоциация напрашивалась сама собой). Появились также ссылки на Сартра и его пьесу «За закрытыми дверьми». В большинстве рецензий писали о сильном впечатлении, которое вызывал спектакль: о потрясении, напряжении, комке в горле, расстройстве нервов. Повсеместно высказывалось сочувствие к судьбе Анны Франк, особенно же рецензии в ежедневной прессе были полны порывов эмпатии. Рецензенты редко подвергали это эмоциональное восприятие критической оценке. Полна эмоций была рецензия Леонии Яблонкувны в еженедельнике «Тыгодник Повшехны», заканчивалась она, однако, профессиональной похвалой по отношению к режиссерской работе: «Мы уже давно не видели столь выровненной игры всей труппы, столь удачно отмеренного ритма сцен, столь выразительно и в то же время с такой умеренностью проводимой линии напряжений, эмоциональных акцентов и градаций настроения»[399]. Хвалил спектакль и Стефан Тройгутт в «Политике», подчеркивая, что пьеса оказалась сыграна и срежиссирована образцово.