Польский театр Катастрофы

Почти во всех критических комментариях подчеркивается, что ключевое значение для создания мифа Анны Франк имела «сценическая адаптация» записок, созданная двумя голливудскими сценаристами, супругами Фрэнсис Гудрич и Альбертом Хэкетом, которые специализировались на мюзиклах и комедиях. В 1954 году они имели огромный успех как авторы сценария к киномюзиклу «Семь невест для семи братьев» и сразу после него принялись за «Записки Анны Франк». Хотя поначалу они относились к этому предложению сдержанно, очень быстро они открыли заложенный в дневнике потенциал сценичности: камерную, полную напряжения драму, в которой — цитирую их слова — «моменты очаровательной комедии усиливают трагизм безнадежной ситуации этих людей»[408]

. Так что, не откладывая, они занялись сбором информации о еврейской культуре, о Голландии, о реалиях нацистской оккупации. В результате именно успех пьесы, о котором необычайно много говорилось в СМИ, способствовал массовой продаже самих дневников: этот механизм сработал как в Соединенных Штатах, так и в Германии. Драма Гудрич и Хэкета создала для рецепции жизни и творчества Анны Франк такие рамки, которые и до сегодняшнего дня остаются, собственно говоря, почти не тронутыми.

Рамки — добавим — во вполне буквальном смысле. Восемь сцен из жизни в «заднем доме» — от момента переезда туда семьи Франков до ареста всех его жителей — закругляет послевоенное возвращение Отто Франка в то место, где он вместе с семьей скрывался: только он выжил в лагерях. В прологе он выходит на сцену в потрепанной одежде, с рюкзаком, «измотанный, измученный»[409]; вид этого места пробуждает в нем сильные эмоции, потрясение, плач. Вскоре после него появляется Мип Гис — молодая беременная женщина, которая во время войны помогала скрываться семье Франков. Она пытается передать Отто найденные в доме бумаги, не соглашается тотчас их сжечь (чего требует отец Анны, желая освободиться от воспоминаний прошлого). Как, однако, оказывается, среди бумаг находится дневник его дочери. Сценический реквизит — «записная книжка в переплете» — становится живым и очевидным свидетельством существования дневника как интегрального целого. Герр Франк начинает читать первую страницу: к его голосу присоединяется голос его дочери (из усилителей). Во время затемнения мы переносимся во времени. Франк опять появляется на сцене, полностью изменившийся: «Он выглядит гораздо моложе, чем в предыдущей сцене. У него быстрые движения, уверенный, решительный шаг». В последней сцене мы опять переносимся в послевоенное время: Франк заканчивает чтение дневника, закрывает «записную книжку в переплете» (то есть существующую как целое; нечто такое, что можно читать как целое). Он рассказывает Мип Гис, что происходило с ними позже. Один пространный фрагмент этого рассказа стоит процитировать: «странно это звучит, что можно быть счастливым в концентрационном лагере. В лагере в Голландии, куда нас поначалу вывезли, Анна была счастлива. После двух лет вегетации в этих тесных комнатках она могла быть снова на воздухе и солнце, по которому так тосковала. Приближался конец войны. Союзники быстро продвигались по Франции. Мы были уверены, что вскоре они дойдут до нас». О том, как выглядела дорога в Аушвиц и пребывание там, мы ничего не узнаем. Под конец Франк опять берет дневник, «листает страницы и находит то, что хочет запомнить». Раздается голос Анны: «Несмотря ни на что, я продолжаю верить в доброту в человеке» (в английской версии это предложение звучит еще более слезливо: «In spite of everything I still believe that people are good at heart»). Отто Франк закрывает дневник со словами: «Как меня пристыжает эта малютка».