Полынья

Утром Егор возвращался с почты. В кармане его лежала телеграмма Романа: «Срочно выезжай Киев ознакомления алмазной технологией и условиях поставки алмазов 64 год». Что же там случилось? Почему вдруг Роман вспомнил об алмазах? Неужели совнархозовец Вовк вмешался? Если так, вот молодец! У входа в общежитие Егор встретил старого худого человека в полотняном, помятом костюме. Доктор Казимирский!

Сгорбившись, старик виновато глядел на Егора.

— Забыл передать… Нина Сергеевна улетела в Таганрог за матерью и сыном. Самолет ее садится в Харькове. Боюсь, что уже пролетел. Простите, ради бога…

Егор бросился к телефону. Кляня старика за забывчивость, раз за разом набирал номер аэродрома, но телефон все время был занят. Наконец, справочное ответило:

— Самолету дан вылет…

Егор вышел из дому. Старик стоял у дверей все в той же позе виноватого и расстроенного человека. Не стал ни о чем спрашивать, по виду Егора можно было понять без слов, что ехать на аэродром поздно.

— Мать ее живет в Таганроге, — старик назвал улицу и дом. — Я у них гостил в прошлое лето.

Егор пожал плечами: зачем это ему? Не думает ли старик, что он поедет туда? Но по привычке разведчика адрес повторил и запомнил.

Он представил, как Нина ждала его, как вглядывалась в толпу, и, готовый застонать, но все же сдержавшись, взял старика под руку, и они направились к остановке троллейбуса. Доктор о чем-то догадывался, но никаких вопросов не задал, только проговорил с виноватостью:

— Я огорчил вас…

Егор подумал, как бы объяснить старику, как дорога была бы для него эта встреча на аэродроме, но косвенных объяснений не нашлось, а напрямую ему говорить не хотелось.

42

«Выше три братья, единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив и сестра их Лыбедь. Седяше Кий на горе, идеже ныне оувоз Боричев, а Щек сидяше на горе, идеже ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, от него же прозвася Хоревица, створише град, во имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киев. И бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяще зверь, бяху мужи мудри и мыслени, и нарицахуся Поляне, от них же суть Поляне в Киеве и до сего дня».

Егор распрямился, поднял голову от книги, погладил ладонью страницу и поглядел на нее так, как смотрит на виолончель человек, слышавший ее чудный, звук, но не умеющий на ней играть. Страница пела, издавая звуки столь же близкие, понятные, сколь непонятные и далекие. Он часто удивлялся книжной странице, кальке, ватману, принимающим и сохраняющим чужие мысли и звуки, образы и краски, замыслы и решения. Что было бы, если бы человек не научился это делать? Людская память не могла бы удержать всего, что создало человечество и каждое новое поколение все начинало бы почти что сызнова.

Все-таки чертовски умна природа и сам человек. Бесконечная забота о том, чтобы сохранять, накапливать, умножать. И только по глупости и темноте можно не видеть этого, и не использовать в своих интересах.

Он прошелся по номеру от стола, на котором стоял телефон, графин с водой, вода, должно быть, давно не менялась и протухла, и лежала волшебная старая книга, которую Егор купил у букиниста. Он редко покупал книги, но на этот раз не удержался, купил. Страницы ее звучали голосами древних-древних предков, вызывали странные видения. Егор подходил к окну, глядел на притихшую ночную улицу Киева, на темнеющие каштаны на бульваре, и ему чудились уставшие после дневных трудов поляне, милые, добрые люди, вынужденные одинаково ловко владеть серпом и копьем.

Егор сунул руку в карман плаща и вместе с пачкой сигарет вытащил какую-то бумажку. Попробовал вспомнить, что бы это могло быть. В Харькове он не надевал плаща, в Киеве — тоже. Из Новограда он уезжал в ведро. Значит, бумажка сунута в Москве. Что бы это могло быть? И почему он не помнит? Нина? Она положила в карман свой адрес? Нет, рука была знакома, между тем почерка Нины он не знал.

И тут он вспомнил Главный почтамт на улице Кирова, Нину и письмо от Ивана, которое в ту минуту показалось ему странно инородным. Он хорошо помнил ветреный день, который внес в его жизнь то бесконечно новое, что делает юношей мужами, а стариков — юношами.

Егор положил письмо на старую книгу, под свет слабой лампы, вовсе не предназначенной для чтения или работы. И, не читая, вспомнил все, о чем писал ему Иван. Хотел было поругать себя за невнимание и забывчивость, но передумал, все равно в Москве у него уже не было времени плотно сесть в патентной библиотеке.