Полынья

Егор торопливо поднялся, на ходу дожевывая, направился в квартиру. Славка уже сидел у телевизора, не спуская глаз с экрана. Ирина готовила уроки за столом, избоченясь, тоже следила, как на экране двигались по выжженной каменистой земле неуклюжие, неловкие в своих движениях допотопные чудища. Егор смотрел на них, как они тяжело переставляют свои конечности, и вспомнил Раннамыйза, где каменные глыбы у берега, если смотреть на них с моря, так походили на эти чудища. И вдруг на берегу увидел женщину, собирающую в ладони кусочки солнца.

Он забыл об открытке, когда вернулся на кухню, не напомнила о ней и Варя. Убирая посуду, она спросила:

— Просился в Ленинград? Не наездился еще?

Он перестал жевать, с удивлением взглянул на нее:

— Иван намекал директору. Да и странно: сроду так не было, чтобы наши приборы испытывали без нас…

— Зачем тебе? Если надо — вызовут, Иван съездит. Тебе сейчас бежать нельзя.

— От чего бежать?

— От того, что начал.

— Странно, — Егор пожал плечами. — Ты говоришь почти дословно то, что говорил Ивану Роман.

Егор заметил, как шея жены, стоящей к нему спиной, покраснела, и краснота потерялась в выбившихся из-под косынки завитках подкрашенных черным волос. Черные волосы ей не шли.

— Любой тебе на заводе скажет то же и этими же словами. Не то еще заговорят, когда начнут осваивать модерновую продукцию.

Но Егор уже не верил ее словам. Ему вспомнился взгляд Романа, каким он смотрел на Варю тогда, на партийном собрании. И, не давая себе отчета в том, к чему это может привести, он с опрометчивостью неудачливого разведчика спросил:

— Что у тебя было с Романом?

Он ждал, что жена обернется и самое малое даст ему по харе, но она не обернулась, а он услышал спокойный вопрос:

— Когда?

— Когда? — он все еще не давал себе отчета в том, что происходило и грозило произойти из-за его глупого вопроса, который мог бы родиться давно, но не рождался, потому что Егор не хотел этого. — Ты знаешь, когда.

— Было давно, еще до тебя…

«У нас все были такие», — вспомнил он и подумал отрешенно, будто это касалось вовсе не его: — Каждый получает свое. Один раньше, другой — позже. Вот и я получил… Да… с Романом у нее, должно быть, не кончилось».

«Человек в беде ищет отвлекающие события и радуется, если находит их или события находят его», — подумал Егор, прочитав решение парткома о заводском смотре рационализации, руководить которым утвердили его, Канунникова. Егор обрадовался не только и не столько потому, что для него это близкое дело, но и как отвлекающее событие, которое искал он, но на этот раз оно само его нашло.

После разговора с женой прошла неделя. Пустота в душе не заполнялась ничем. И странно, что он ведь знал, что прежнего чувства к жене давно нет, а теперь, после Нины, он и не хотел ее, но пустота все равно не проходила. К ней, этой пустоте, должно быть просто надо было привыкнуть, как привыкаешь к скошенному лугу, вчера еще пестрому от цветов и гудящему пчелами, привыкаешь, зная, что на нем отрастет лишь отава, а до будущего его цветения надо еще дожить.

Он мог бы воспользоваться ее откровенностью как предлогом для окончательного разрыва, но не воспользовался, зная, что это было бы не честно. Что изменилось от ее откровенности? Да ничего. Он ведь знал, какая она была, да и разве мало бывает таких вот случаев в жизни? И какая разница, кто у нее был: Роман или кто-то другой. И все-таки лучше было бы, если бы это был не Роман. Как все меняется от того, что был он. Столько лет прошли они вместе, и хотя не стали друзьями, но все же связывало их бесконечно многое. Они были разные характерами и целями жизни, но оба добились цели, в этом у них было общее. Правда, Роман директор небольшого завода, а Егор изобретатель, не посягающий на широкую известность, но все же… Егор ясно знал, что их связывало, а теперь чувствовал, что все это ушло, углубив пустоту в его душе. Через новую призму многие события его жизни виделись иначе, он не хотел этого, но что он мог поделать, если ложь прикрывает и приукрашивает, а правда все делает ясным и открытым, и приносит больше боли, если она приходит поздно.

И его поездки по стране, и история с Неустроевым, и выдвижение Вари… Как не заставить себя думать об этом по-другому?

Сойкин вызвал Канунникова, чтобы сообщить ему о принятом заочно решении, которым Егор рекомендовался руководителем жюри заводского смотра рационализации. Сойкин ждал, что скажет Канунников на это решение. На партбюро Егора не пригласили, было заранее обговорено, что поведет эту работу Неустроев. Но уже в ходе заседания директор изменил свое мнение и предложил утвердить Егора. А почему бы и нет? Неустроев пусть съездит в Ленинград, от греха подальше. Канунников теперь оседлый человек, а оседлость требует полной занятости. Посмеялись и утвердили Егора заочно. Егор ничего этого не знал, но от партийного поручения, конечно, не отказался. Почему он должен отказываться?