Попугай Гриша и корпоративная тайна

– При Брежневе Гришу за диссидентские настроения посадили в психушку. Дело в том, что Григорий как-то приземлился на голову Дзержинского, ну, памятника, что напротив «Детского мира» стоял, и стал орать: «Я – против! Я – против!» Пожарная машина подъехала. По Грише из брандспойта врезали, сшибли на мостовую, связали и отвезли в психиатрическую больницу.

В одной палате куковал вместе с математиком Гурвичем. Тот потом в Израиль выехал, стал министром безопасности, Грише документы выправил, будто у попугая вся родня – семит на семите сидит и семитом погоняет. Посольству своему в Москве Соломон Аронович приказал выписать птахе израильский паспорт на фамилию Цукерман, и билет оплатить до Тель-Авива. Но Гриша лететь отказался: «В России, – говорит, – я сложился как личность, здесь и умру». Патриот – не приведи, Господь!

Лис ещё долго трещал что-то, но Константин Вадимович больше не слушал. Решение созрело. Хомячков отсчитал двести хрустиков и сунул в рыжую лапу. Лис с такой живостью спрятал деньги в карман, что Константину Вадимовичу стало неприятно.

«Переплатил, много переплатил», – подумал директор, и нервно сказал:

– Вы, это… счёт на четыреста, как договорились.

– Понимаю, – заговорщически ухмыльнулся лис.

Тут же огрызком карандаша он нацарапал на бланке нужную цифру, расписался, вытащил из кармана печать, дохнул на нее, но проставить на бумаге синий кружок не успел: послышался резкий стук в окно, выходящее во внутренний двор, и властный голос:

– Открывай!

Хозяин магазина встрепенулся, сунул печать обратно и со словами:

– Извините, товар подвезли… я скоро, провожу наверх и вернусь, – ринулся к двери заднего хода.

4. Странная находка

Пока Хомячков, в ожидании счёта, нервно ходил по помещению, прислушиваясь к топоту на лестнице, сумерки снаружи сгустились.

Темнота, как известно, пора совиной охоты, и проживавшая в замшелом бревенчатом доме на берегу пруда одноглазая сова Тарасиха вылетела на промысел в рощу. На поляне Пяти дубов ночная хищница опустилась на верхушку одного из вековых деревьев-великанов и сложила крылья.

Её голова повернулась вправо, затем влево, а единственный глаз уставился на продолговатую дыру, темневшую на стволе самого могучего из дубов.

Тарасиха не раз забиралась в это дупло, но не находила там ничего, кроме старых желудей и сухих листьев. Разбойница вытянула шею и уже расправила крылья, чтобы полететь дальше, как почувствовала неприятный зуд в носу. Нырнув в тёмную дыру в стволе и разворошив слой прогнившей дубовой листвы, она сунула клюв глубже, пошатала из стороны в сторону – зуд не проходил. Пришлось проделать процедуру повторно, и вот те на! Острый костяной кончик неожиданно наткнулся на стальное кольцо, продетое во что-то твёрдое, пахнущее старой кожей.

Поочередно работая то когтями, то клювом, сова разгребла старую труху, вцепилась в кольцо и, упёршись крыльями в стенки дупла, вытащила тубус – истёртый кожаный чехол цилиндрической формы.

«Клад», – подумала старая разбойница.

Дрожа от нетерпения, ночная хищница выбралась наружу, отщёлкнула проржавевшие замочки, откинула крышку. Когтистая лапа дотронулась до донышка, и оно отвалилось, повиснув на нескольких полуистлевших нитях. Сова приставила находку к своему единственному глазу на манер подзорной трубы и посмотрела сквозь неё в ночной небосвод. Месяц и звёзды показались ярче, но это не радовало: чехол был пуст. Из такой находки пользу не извлечёшь, а выбросить жалко.

«А, может, удастся применить трубу для ворожбы, – подумала Тарасиха, получавшая неплохой навар от гаданья, любовных приворотов, снятия порчи и прочих надувательских трюков, – и охмурить десяток-другой лохов?»

Она повертела головой, ещё раз втянула в себя запах заплесневелой кожи:

«Нет, лучше впарить это старьё кому-нибудь на барахолке? Чего проще? Стереть плесень, пришить донце суровыми нитками и продать никчемную рвань, пусть за пол хрустика. Всё равно деньги».

Радуясь своей сообразительности, сова захохотала, и от этого зловещего смеха кровь застыла в жилах у мелких лесных обитателей.

5. Так дела солидные мыши не делают!

Тяжёлые шаги с лестницы, переместились в помещение над головой Хомячкова, но продавец не возвращался. Наверху о чём-то долго шептались. Потом Константин Вадимович явственно расслышал, грубый голос:

– Прихлопнуть лоха, и концы в воду!

– Мокрых дел в магазине не надо, – возразил лис, – я ручаюсь, он ничего не видел.

Затем опять послышался шёпот, затем лис пролаял:

– Расставляйте, как вам удобнее.

На втором этаже раздался грохот, скрип, будто передвигали тяжёлую мебель. Директор брезгливо стряхнул с плаща несколько пылинок, упавших с потолка, посмотрел на Григория, с безразличным видом раскачивающегося на жёрдочке, и сказал раздражённо:

– В приличных местах так с клиентами не обращаются!

Когда, наконец, возвратился продавец, Хомячков окатил его недовольным взглядом, а попугай хрипло выдал:

– В приличных местах так с клиентами не обращаются!

– Молчи, дурак! – разозлился лис.