Послания

Стояло утро – день седьмой. Дремали юноша и дева,и не казались им тюрьмой сады просторного Эдема.Воздушный океан кипел – а между Тигром и Евфратомцвёл папоротник, зяблик пел, и был бутоном каждый атом,и в тёмных водах бытия была волна – гласят скрижали, —гепард, ягнёнок и змея на берегу одном лежали.Времён распавшаяся связь! Закрыть глаза в неясной рани,

и снова, маясь и двоясь, как бы на стереоэкране —летит фазан, бежит олень, коровы рыжие пасутся,и вдохновенье – только тень бессмертия и безрассудства…Играй же, марево зари, и в тёмных ветках, плод кровавый,гори – так было – не хитри, не мудрствуй,ангел мой лукавый,стоящий соляным столпом спиною к солнцу молодому,где огнь струится из руин благословенного Содома.

«О знал бы я, оболтус юный, что классик прав, что дело дрянь…»

О знал бы я, оболтус юный, что классик прав, что дело дрянь,что страсть Камен с враждой Фортуны – одно и то же,что и впрямьдо оторопи, до икоты доводят, до большой бедылитературные заботы и вдохновенные труды!И всё ж, став записным пиитом, я по-иному подхожу

к старинным истинам избитым, поскольку ясно и ежу —пусть твой блокнот в слезах обильных, в следахпростительных обид —но если выключат рубильник и чёрный вестник вострубит,в глухую канут пустоту шофёр, скупец, меняла, странники ты, высоких муз избранник, с монеткой медною во рту —вот равноправие, оно, как пуля или нож под ребра,не конституцией дано, а неким промыслом недобрым —

а может быть, и добрым – тот, кто при пиковом интересеостался, вскоре отойдёт от детской гордости и спеси,уроки временных времён уча на собственном примере, —и медленно приходит он к неуловимой третьей вере,вращаясь в радужных мирах, где лунный свет над головою,и плачет, превращаясь в прах, как всё живое, всё живое.

«Аукнешься – и возвратится звук с небесных круч…»