После бури

Беньи засмеялся. Они с Аной начали разводить костер, но он все делал не так, и Ана чуть не побила его большой веткой и в итоге стала разводить сама. Тут и там лежали поваленные деревья – жертвы бури, промчавшейся здесь, как бандит в бегах, но царапины и раны ландшафта уже понемногу заносило снегом и забвением. Весной природа, как и люди, вытеснит из памяти вой ветра и ту страшную ночь. Все сидели в спальных мешках у костра, пили пиво и курили, смотрели на небо и соскальзывали в туманное небытие. Это была хорошая ночь, одна из лучших, из тех, когда не спишь почти до утра, потому что на душе почти спокойно. Как будто ты нашел ответы почти на все вопросы. Завтра, ясное дело, все это исчезнет. Поэтому никому не хотелось идти спать. Но в конце концов Мая зевнула и, покачиваясь, выбралась из складного стула, не снимая спальника.

– Блин. Давно я так не надиралась. Я сошла псать. Нет, СОШЛА ПСАТЬ. Тьфу… НУ ВЫ МЕНЯ ПОНЯЛИ!

Все смеялись так, что стало больно щекам.

– Иди СПИ, пьяница, видно, твоя новая лучшая подружка совсем не пьет, раз тебе теперь так мало нужно, чтоб надраться! – фыркнула Ана.

– Какая еще новая лучшая подружка? – спросил Беньи.

– Та, на которую Мая меня променяла! – ответила Ана, такая пьяная, что зрачки ее глядели в разные стороны.

– За одно это я начну приставать к ее будущему мужу! – пообещал Беньи, и они попытались стукнуться руками, правда, оба круто промахнулись.

Мая пообещала, что как следует пошлет их завтра, когда протрезвеет и сможет выговорить соответствующие слова. И, удалившись в кемпер, уснула, едва коснувшись головой подушки. Ана осталась сидеть только ради того, чтобы потом сказать, что Мая отрубилась первой, а потом вежливо, но торжественно попросила мальчиков катиться к черту, поднялась в кемпер и уснула спина к спине со своей лучшей подругой.

Беньи и Столичный остались на улице, Беньи смотрел на Столичного, а тот смотрел на небо.

– Ты, небось, скажешь сейчас, как все туристы говорят, что никогда раньше не видел столько звезд? – с издевкой спросил Беньи.

– У нас там тоже есть звезды, – с улыбкой ответил Столичный.

Беньи почти оскорбился:

– Но не такие, как у нас. И хоккеисты у вас тоже не такие.

Это, конечно, было вранье, он видел сегодня, как двигались руки Столичного и какие он отдавал пасы, и отлично знал, как круто он играет. Столичный посмотрел ему в глаза – он знал, что Беньи знает это, поэтому ничего не возразил, а только задумчиво спросил его:

– Я смотрел вчера, что про Петера в интернете пишут. Он был капитаном бьорнстадской команды двадцать лет назад, так? И с ним они почти выиграли чемпионат высшей лиги?

Беньи курил, глубоко затягиваясь, не открывая глаз.

– Это же Бьорнстад. Почти лучший, почти всегда.

Столичный массировал пальцы, как будто прокручивал невидимые обручальные кольца.

– Петер сказал мне одну вещь, когда они с Цаккель приехали смотреть меня. Я спросил, зачем он приехал, раз он даже на клуб больше не работает, а он сказал, что типа… хочет быть хорошим. Что хоккей для него – способ сделать мир лучше.

– Петер человек непростой. – В это слово Беньи ухитрился вложить все лучшее и все худшее, что только может быть в человеке.

Столичный несколько раз задумчиво затянулся и ответил:

– Просто дико странно, наверное… ну… быть частью такой особенной команды. От которой все в шоке. Это типа братство такое, понимаешь? Где каждый превосходит сам себя. Как в хоккейных династиях НХЛ… они ведь никогда долго не живут… они непобедимы только несколько лет, а потом игроки стареют и команду распродают. Интересно, когда игрок находится в самом центре всего этого, понимает ли он, какая это редкость?

Беньи приоткрыл глаза. В них отсвечивал пляшущий огонь.

– Ты поэтому сюда приехал? – спросил он. – Чтобы стать особенным?

Столичный смущенно улыбнулся:

– Может быть.

Беньи долго смотрел на него, а потом вдруг спросил, так неожиданно, что Столичный поперхнулся дымом:

– Сколько сотрясов у тебя было?

– По… почему ты спрашиваешь? – прокашлял Столичный.

Беньи спокойно пожал плечами:

– Когда мы сегодня играли, ты легко уводил у меня шайбу, у меня не было ни единого шанса тебя обойти. Но, когда я пытался прижать тебя, ты всякий раз избегал силовой борьбы. Я однажды играл с одним парнем, он тоже был офигенный игрок, но в какой-то момент, когда ему было четырнадцать, ударился головой и тоже стал себя так вести. Несколько месяцев шарахался, избегая любого столкновения.

Столичный наконец откашлялся, сунул в костер несколько веток, разумеется, обжегся и пробормотал:

– Это был Кевин Эрдаль?

Беньи удивился, впервые за весь вечер:

– Откуда ты знаешь?

Теперь пожал плечами Столичный:

– Когда мне было примерно столько же, отец следил за всеми одаренными игроками по всей Швеции. Он даже рейтинги хоккеистов у меня на стене повесил. Я, кстати, видел один раз, как вы играли, мы четыре часа ехали на машине, чтобы я только мог посмотреть, против кого сражаюсь. Помню, я страшно ему завидовал.

– Он очень крутой.

– Да. Но я не потому завидовал. А потому, что у него был ты. Никто его пальцем тронуть не смел.