Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Где ваши сопровождающие, барышня? – сурово спросил один из них.

Она вздрогнула и замерла. Неужели Ллойд говорил всерьез?

Второй полицейский потребовал, чтобы она сняла капюшон, а затем, видимо, убедившись, что перед ним была молодая девушка, сложил руки на груди:

– Объясните ваше присутствие на улице в одиночестве после комендантского часа.

– Я не слышала ни про какой час, господин. И мне осталось дойти до дома несколько шагов. – Она махнула в сторону кирпичного забора, ограждающего поместье Ковина.

Полицейские обернулись.

– Хотите сказать, что живете в доме мормэра? – уточнил первый и окинул взглядом ее наряд, видневшийся из-под накидки. – Прислуга господина Торэма нарушает его же предписания? Я слышал, вас там учат дисциплине.

– Новенькая, наверное, – предположил его коллега. – Пойдем-ка, поговорим с твоим хозяином.

Элейн представила, что будет, если Ковин узнает об очередном промахе. Щека заныла, напоминая об утренней встрече с твердой рукой. Сердце забилось быстрее.

– Я не знала, что это дом мормэра, – ответила она, подняв подбородок. – Но мне действительно недалеко, мой дом в паре кварталов отсюда. Поверьте, я ничего не слышала про запрет на прогулки в одиночку, но отныне не появлюсь на улице без сопровождения, если не буду уверена, что это дозволено.

– Где вы живете? – требовательно спросил один из полицейских.

– За мостом, в квартале ремесленников.

– Если бы вы там жили, то знали бы, почему ввели комендантский час, – заметил второй офицер.

Элейн удивленно вскинула брови.

– Вчера убили девушку из квартала ремесленников. Она работала там в пекарне Зонтага. Трое сынишек осталось.

Элейн ахнула. Иногда она забывала, что жизнь все еще существовала, как и смерть.

– А вы тут ходите одна. Или о вас плакать некому? – продолжал отчитывать ее полицейский.

– Простите, я поняла. – Элейн опустила голову. – Больше не повторится, клянусь Солнцем.

– Э, нет, барышня, – покачал головой офицер, в то время как его коллега хмыкнул. – Платите штраф.

Но у Элейн не было с собой денег, забежать за ними домой она тоже не могла. Вызвать жалость у полицейских не удалось, они повели ее в участок, чтобы комиссар решил, что делать с нарушительницей.

Делать было нечего. Однако едва они вошли в небольшое каменное здание, как Элейн ощутила прилив радости: в коридоре, обшитом деревянными панелями, подтянутый и бодрый, несмотря на поздний час, стоял Оддин Торэм. Оставив полицейских позади, Элейн подлетела к старому знакомому.

Увидев ее, Оддин улыбнулся кончиками губ.

– Рад видеть, что вы все еще живы.

– А вот ее это, похоже, не особо радовало, – заметил спешащий за ней офицер. – Решила исправить. Гуляла одна после комендантского часа.

Оддин поджал губы и покачал головой.

– Элейн, – произнес он так, будто ее выходка разочаровала его, хотя у них совершенно точно не было уговора, что она будет беречь себя.

Она ведь осталась работать в доме Ковина! За кого он ее принимал, за Святую Осторожность? Предводительницу Благоразумных? Королеву Предусмотрительности?

Дав знать арестовавшим ее полицейским, что дальше разберется сам, Оддин кивком велел Элейн следовать за ним. Оказавшись в довольно просторном, но уже темном помещении, он неторопливо зажег свечи и предложил Элейн сесть на стул. Сам встал у окна. По разбросанным на письменном столе бумагам она предположила, что это было его временное рабочее место.

– Элейн, в городе убийца, на счету которого почти два десятка убитых женщин. И это только те, о ком мы знаем. У Ковина скоро бал, и я с огромным трудом вынудил его объявить комендантский час. Он не хотел перед праздником вводить такие меры. Но безопасность горожан – не шутки.

Она бросила взгляд на один из пергаментов. Там был список имен. Предпоследней была строчка «Лана из Рея». Подруга Каталины. Последним же, вероятно, значилось имя вчерашней жертвы – Габби из Нортастера.

– Почему он убивает? – спросила Элейн.

Столько жизней… а сколько еще судеб поломал душегуб? Вот дети Габби лишились матери. А Лана, по словам Каталины, заботилась о своих пожилых родителях, которые теперь остались одни.

– Хотелось бы мне это понять, – отозвался Оддин глухо. – Видимо, хочет что-то сказать миру. Или мне. А может, просто умалишенный.

– Почему – вам?

Вероятно, он слишком устал за день, потому что ответил на вопрос Элейн, даже не замешкавшись, не подумав – стоит ли раскрывать всю правду: