— Постарайся же постоянно выбирать Ту, оглядевшись с которой назад, увидишь прожитое тобой прошлое — ВЫБРАННУЮ ТОБОЙ ЖИЗНЬ — иначе, лучше. Без горечи сожаления.
— Штерн ещё чего-то говорит: кажется, о том, что соседние Линии каждый хронон “перекрещиваются” ( Штерн говорит: “сливаются” ) — и между ними нет практически никакой разницы, так мало они отличаются друг от друга,— и как с ТМЛ замечательно согласуется так называемая “тер.вер.” и прочее,— но мне это всё уже не важно.
А важно лишь то, что осталось в Моём Прошлом. Я вновь погружаюсь — проваливаюсь в него; голоса моих друзей оживают во мне — СНОВА — их голоса того нашего времени, что не сбылось в Настоящем...
И я понимаю, почему постоянно возвращаюсь к ним:
: Мои друзья,— тени их и тени меня,— взывают ко мне со всех своих Мировых Линий, и сколько их
— так вот:
И наверное, наш удел — не самый тяжёлый. Голоса моих друзей зовут меня отовсюду, из всех своих воплощений — и я отвечаю им, и слышу их; говорю с ними через ту единственную точку нашего Прошлого, до которой МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ —
— ГОЛОС ЕГОРОВА:
— Чтоб я ещё хоть раз в жизни провёл ночь в переполненной палатке — ага! — нет уж, увольте. А Ленка чокнутая ещё Майн-Кайф-Кампф-Пферд-Любер-Аллеса запихать пыталась... Совсем с ума сошла, значить. То есть чуть крыша не съехала у бедного моего дома, силясь вместить понапиханные внутрь него тела и души. Чуть было не лопнула от натуги, значит, от переизбытка нас: шили-то мы её с Ленкой на троих максимум — то есть на себя, да на Сашку... Хорошо ещё, что не увязался он с нами в этот выход — спасибо ‘ящику глупому для идиотов’: с паршивой овцы — как говорится — хоть файф-о-клок,— а там хоть трава не расти,— или как это
: “Союз-муть-фильм”, кажется — или типа того: “ещё тесней лэнд”...
— Ладно. Проклиная всё на свете, а дважды и медленно всё, что попадается под руки и лезет на ощупь, вывинчиваюсь из сжатого, спёртого пот’пространства — подышать напоследок свежим воздухом: уж очень сильно то, в чём мне ночевать пришлось, напоминает бесконечно сжимающуюся Вселенную — этак через 50 или 100 МРД лет,— в аккурат перед самой сингулярностью. Секунды за три, не более — если верить Вайнбергу. А Вайнберг физик отменный — сам Пищер спьяну его как-то нахваливал,— слажать не мог. Но неужели можно было проспать
: Вряд-ли. В данной стране декабристов, как собак нерезаных...
— и точно: на воздухе слышатся голоса. Какому это там хрену не спится в ночь такую?.. Мама мия — ушам своим не верю! — но слышу голос Пищера. Вот это — да... Картина, как говорится, крайне аллегорическая: “СОВСЕМ НЕ ЖДАЛИ”. Или
: Чего это он — в самом деле, а?..
— Заглядевшись на давненько невиданного мной отца-основателя ( и на его просто убойно-внезаконного цвета движимое вне асфальта имущество, в создание/созидание/творение которого Хомо вбухал два своих последних и, судя по результату, наиболее успешных года жизни ), с грохотом и неизбежным восклицанием, которое здесь лучше не приводить < статья 2061
— “в общественном месте” > поскальзываюсь на посуде, разбросанной Майн-Вундер-Швайн-Сталкером после ужина по всей поляне:: Вот уж действительно свинья — где пожрал, там и бросил.
...
— “Да”.
: Не иначе, как в честь несанкционированного приезда крыши наших сердец раскидал. В беспамятстве.
— И по своеобычной злобе на радостях.
— Это называется “ставить капкан на Егорова”,— даже не рыгнув для приличия, меланхолическим тоном замечает от костра этот гад.
: Явно развлекая Пищера, имитируя годы былые. Да только где они, эти времена — теперь? Ау!..
— Нет ответа.
Говорю им обоим всё, что думаю по данному поводу — вместо утреннего приветствия. Ничего: обойдутся сегодня без моего привета. Они и так у нас оба с приветом — только каждый, конечно, по-своему. Недостижимо для другого. Сидят у костра — хмурые, как небо в последний день Помпеи накануне отдатия Зимнего,— будто по куче кооперативного дерьма бесплатно схавали.
: Чего это на них нашло?
— Пытаюсь выяснить.