Последние бои на Дальнем Востоке

Идем дальше. Вижу, что впереди что-то мигнуло. Опять и опять. Потом мигание стало регулярным. Посмотрели на карту. Это – мигание Северного Пескадорского маяка. Опять иду к М.М. Кореневу: «Поворачивать надо, чтобы обойти камни». Он лишь качает головой. В это время на мостик пришли все чины штаба адмирала и совместно решили, что до маяка еще далеко (около 35 миль), и мы продолжали идти тем же курсом. Я пошел в рулевую рубку. На руле стоит Клычков. Стот и поругивается. «Что случилось?» – «Да, господин мичман, руль плохо работает. Вправо идет, а влево очень плохо». Не успел я ответить ему, как он закричал: «Руль заклинило!»

И действительно, потерявший управление корабль покатился вправо и, встав лагом к волне, остановился на вестовом курсе. Что же случилось? От штурвала шел вал вдоль корабля до рулевой машинки, находившейся под спардеком у кормового среза. От машинки шел цепной штуртрос по палубе среза и, поднимаясь на полуют, доходил до дуги рулевого румпеля. Так где же можно было ожидать неприятности? Наверное, в открытом штуртросе и скорее всего на срезе. Так как я был на левом мостике, то пробежал по левому спардеку ногами по палубе, а руками по шлюпке или машинному световому люку, в зависимости от качки в ту или другую сторону, и добежал до трапа. Как всегда, скользнул руками по поручням трапа и очутился внизу. Как только я хотел пробежать к середине среза, где начинался штуртрос, как с ужасом увидел, что «Диомид» проваливается, с левого борта поднимается волна невероятной высоты и, надвигаясь, обрушивается на срез. Я как держался за трап, так и скользнул вокруг него, очутившись под выдававшейся палубой спардека.

Волна грохнулась на палубу среза и покатилась на другой борт. Так как я был в углу, где находился один из поворотных шкивов штуртроса, то тут же нащупал этот шкив. Как я был обрадован, когда увидел, что мне подвезло и я тут же нашел и причину заклинения руля. Оказалось, что большое точило сорвалось со своего места, как-то попало под штуртрос и заклинилось у шкива. Голыми руками тут ничего не сделаешь, и я поднялся на спардек, где натолкнулся на Р.А. Штюрмера, бежавшего туда, где можно было найти что-то неладное. Я ему объяснил, в чем дело, и он сказал: «Аадно, я тут справлюсь, а ты пойди успокой Барыню». Я был у них шафером на свадьбе, а потому ясно было, что «успокоить Барыню» было моим делом, да к тому же я сильно промок в волнах среза и рад был пойти вниз немного погреться.

Пока я был внизу, вдруг перестало так невероятно качать, и я выскочил наверх посмотреть, что случилось.

Тут же пришел на мостик и Штюрмер и доложил при мне командиру, что кочегарный унтер-офицер Коваль, пробираясь из машинной палубы и узнав, в чем дело, где-то раздобыл лом и кувалду и разбил точило, чем и освободил штуртрос.

Я бросился пеленговать маяк и, получив направление на него с разных сторон, определил, что из-за заклинившегося руля мы волей-неволей повернули вправо, и как раз вовремя, так как мы были намного ближе к маяку, чем я даже предполагал, и с заклинившимся рулем мы прошли западным курсом почти вплотную к подводным камням. Теперь же мы шли опять на юг, и маяк, и камни, и остров были у нас по левому борту.

Часов в 8 вечера мы прошли милях в пяти траверз южной оконечности северного острова, и хотя Пескадорские острова были запрещены японцами для иностранных судов, мы решили, если можно, там отстояться. Повернули на норд-норд-ост и пошли к пройденному острову. Это маленькое расстояние мы прошли в 4 часа и в полночь встали на оба якоря, оставив машину работать самым малым ходом для облегчения давления ветра на корабль, а значит, и на якоря. Как мы спали эту ночь! Утром перед 8 часами офицеры собрались в кают-компанию к чаю. Физически все отдохнули за ночь, но переживания предыдущего дня не изгладились, все еще чувствовалась подавленность. О вчерашнем дне говорили мало, но больше говорили о том, что погода стала лучше, недоумевали, почему не видно японцев, хотя и стоим мы на якоре в запрещенных водах Японского Императорского флота.

Тут рассмешил нас Р.А. Штюрмер, рассказав, что к нему только что подошел Коваль и с тревогой в голосе спросил: «Господин лейтенант, мне ничего не будет за то, что я ночью точило сломал?» Рассказ этот всех настолько рассмешил, что можно было даже подумать, что накануне ничего не произошло. А адмирал сказал: «Ну, господа, мы отдохнули, а после обеда можно будет и сняться с якоря и идти дальше на Филиппины». Настала тишина. Разговоры забыты. Улыбок не видно. Все молча разошлись.

Когда я вышел на палубу, мне даже показалось, что и погода ничуть не исправилась со вчерашнего дня. Несмотря на испортившееся настроение, работа закипела. Я смог приготовить масляные фонари для ходовых огней, для компаса и для штурманской рубки. На палубе ничего не напоминало о четырехдюймовом стальном буксире. Руль работал исправно. Как будто все в порядке, только старшего инженер-механика все еще не видно.