Последние дни Помпеи

В любви молодых людей дни кажутся годами, когда нет ни преград, ни препятствий между их сердцами, когда солнце ярко сияет, когда все идет гладко, когда любовь их счастлива и открыта. Иона уже не скрывала от Главка своей привязанности, и все их разговоры вращались исключительно вокруг их любви. Над восторгами настоящего сияло будущее, как небеса сияют над весенними садами. С полной доверчивостью их помыслы скользили по реке времени. Они заранее устраивали свое будущее, им казалось, что свет сегодняшнего дня должен распространиться и на завтрашний. Для их юных сердец заботы, перемены, смерть как будто не существовали. Быть может, они тем сильнее любили друг друга, что условия жизни не оставляли Главку иной цели, кроме любви, что афинянин не знал тех помех, какие обыкновенно отвлекают других мужчин от их привязанностей: он не участвовал в лихорадочной суете общественной деятельности, и честолюбие не являлось противовесом его любви, – вот почему над всеми их планами и намерениями царила одна любовь. Они воображали, что живут в золотом веке и предназначены исключительно для любви и наслаждения.

Для поверхностного наблюдателя, интересующегося только характерами, резко обрисованными и написанными широкой кистью, эти влюбленные могут показаться слишком ничтожными и пошлыми: пожалуй, читатель найдет, что недостаточно силы в обрисовке их характеров, намеренно смягченной. Может быть, в самом деле, я сделал ошибку, не обрисовав более резкими чертами их индивидуальности. Но, изображая их беззаботную жизнь, наподобие птиц небесных, я почти нечувствительно поддавался мысли о том, какие страшные перевороты ожидают их, перевороты, к которым они были так мало подготовлены. Именно эта безмятежность и веселость жизни представляют резкий контраст с превратностями их грядущей судьбы. Для дуба, который не имеет ни цветов, ни плода, и твердое сердце которого способно устоять против бури, не так страшны удары судьбы, как для нежных веток мирты и для гроздей виноградной лозы.

Наступил уже август, свадьба их была назначена в следующем месяце, и порог дома Главка был уже украшен гирляндами… Главк перестал существовать для своих веселых товарищей и почти не расставался с Ионой. Утром, во время зноя, они занимались музыкой. По вечерам, избегая шумных гуляний, куда стекалась веселая толпа, они катались на лодке или бродили по цветущим, покрытым виноградниками равнинам у подножия рокового Везувия. Землетрясение более не повторялось. Веселые помпейцы позабыли даже о страшном предостережении. Главк, в тщеславии своей языческой веры, воображал, что землетрясение было особо милостивым вмешательством богов, не столько ради его безопасности, сколько на пользу Ионы. Он принес благодарственные жертвы в храмах, и даже алтарь Исиды был покрыт жертвенными гирляндами. Что касается чуда с ожившей мраморной статуей, то он краснел при мысли о том, какое впечатление оно произвело на него. Он был убежден, что это чудо совершено человеком при помощи магии, и вследствие этого приходил к заключению, что оно вовсе не доказывало гнева богини.

Об Арбаке они узнали только одно – что он еще жив. Прикованный к одру болезни, египтянин медленно поправлялся от полученного удара. Он оставлял влюбленных в покое, но втайне размышлял о мщении.