Последний бой

— Мы свое дело сделали. Теперь уж пусть молодые сами о своем счастье заботятся.

— Без вашего покровительства какое же может быть счастье? — сладким голосом пела Гульбике, стараясь задобрить, опьянить Дуйсенбая, усыпить его бдительность, чтобы в нужный момент разом ринуться на него со своей просьбой, выпросить, выманить, вырвать! И чем мягче становился взгляд Дуйсенбая, тем пышней расцветали желания Гульбике: «Текинский ковер!.. Нет, корова! Лучше корова. Ах, как бы не прогадать..!»

А Дуйсенбай, не подозревая даже, какая буря страстей кипит в душе старухи, какую коварную ловушку она ему готовит, говорил спокойно, неторопливо:

— Без покровительства им, само собой, придется трудно. Но я ведь не отказываюсь. Турумбет говорил вам, тетушка Гульбике, что я подарил ему две делянки пахотной земли?

Это был смертельный удар! Зверь понюхал приманку и ушел в тот момент, когда капкан готов был защелкнуться. Перед глазами Гульбике поплыла корова, текинский ковер, телка. Проплыли и растворились в тумане... Конечно, после этих слов ничего уже не попросишь... Разве что... Отчего же — тоже пригодится!

— Дай вам бог здоровья, Дуйсенбай-ага! Вы добрый человек. Не знаю, как уж вас и благодарить... Земля! Такое богатство! Жаль только сеять нечего — нет у нас зерна.

— Зерно у вас будет. Отборное, — легко пошел на приманку Дуйсенбай, и Гульбике пожалела: продешевила ведь, ей-богу, продешевила! Но поздно — назад не вернешь.

Дуйсенбай еще о чем-то разговаривал с Турумбетом, задавал вопросы Джумагуль, но Гульбике уже ничего не слышала, не различала: сознание непоправимости потери терзало ее.

После ухода гостя это вызвало у Гульбике приступ неукротимой злости.

— Что-то, смотрю, жена твоя только чаи попивает, — кольнула она Турумбета, когда Джумагуль на минуту куда-то скрылась. — На меня, наверно, работу свалить хочет.

Турумбет отмахнулся:

— Вот тебе невестка, делай с ней что хочешь. Хочешь — садись ей на шею, хочешь — запрягай в плуг. Все в твоей власти. А меня не тронь! — и вышел.

Когда Джумагуль вернулась, Гульбике скептически осмотрела ее с ног до головы, сказала:

— Есть поговорка: пусть подол у снохи не будет пустым. Понимаешь?

Джумагуль стыдливо потупилась:

— Понимаю.

— Нет. Это значит, что ты должна скорей родить сына. Говорят, у твоей матери не было сыновей?.. Нет? Ну, если и ты по той же дороге пойдешь, добра не жди!

На языке у Джумагуль вертелись резкие слова. Сдержалась, пересилила себя: невестка не имеет права возражать, невестка не имеет права говорить, думать. Невестка имеет право молчать и терпеть.

— На вот, делом займись, — бросила ей Гульбике веретено. — Сколько дней в доме, а еще мотка не сделала!

Старуха растянулась на кошме и, все чем-то недовольная, угрюмо смотрела оттуда на Джумагуль. Смотрела, как ловко мелькают над веретеном ее руки, как вздымается и опадает грудь, как выкатывается из-под ресниц крупная слеза...

9

Жара. Если внимательно присмотреться, видно, как, вздымаясь струйками, колышется разогретый воздух. Развесистые карагачи стоят — не шелохнутся. Все живое спряталось в тень, скрылось в нору, ушло под воду. Даже собаки, высунув язык, изнемогают, задыхаются. Оставив гнезда, забились в чащу молодого гребенщика лесные птицы и там, раскрыв, как спелые семечки, клювы, растопырив крылья, захлебываются. Коровы цепочкой вытянулись вдоль стен. Короткая тень прикрывает животных. Но все равно бока у них влажные и колышутся, как кузнечные мехи. Что уж тут говорить об ослах — того и гляди задымятся.

Аул словно вымер — человека не увидишь на улице. В юртах тоже не бог весть какая прохлада, но все же полегче, можно дышать. Особенно, если устроить сквозняк: поднять циновку, занавешивающую дверь, открыть заднюю часть юрты.

Турумбет так и сделал и теперь, упершись волосатыми ногами в решетку основы, лежал, отдувался. Обмахиваясь широкими рукавами, точно веером, металась на полу старуха. И лишь на Джумагуль жара будто не действует: сидит, прядет хлопок. Но это только со стороны так кажется — не действует. А присмотреться: платье — хоть выжимай, со лба — струйки пота, руки мокрые. Но ничего — работает. Как переступила порог этого дома — работает.

Иногда Джумагуль пытается вспомнить, что произошло за эти три недели. Бывали гости — самое светлое воспоминание, варила обед, убирала юрту, на шыгыршыке выжимала масло из хлопковых зерен, пряла, мыла, чистила, толкла. С утра до вечера. Каждый день. Одно и то же. Поздним вечером, измотанная, опустошенная, падала на постель. Ночью ей снился огромный шыгыршык, куда вместо хлопковых зерен бросали ее, Джумагуль.