Последний койот

— Скорее всего, тоже заплакал. Обычно так это и происходило. Мне не хотелось ее огорчать, но знать, что она в курсе того, что со мной происходит, было утешительно. Это умеют только матери. Утешить тебя, когда тебе грустно.

Босх по-прежнему сидел с закрытыми глазами, погруженный в воспоминания.

— Что она вам сказала?

— Она… она сказала только, что вытащит меня оттуда. Что ее адвокат готовит апелляцию на решение суда о лишении ее родительских прав и изъятии меня из семьи. И что она собирается сделать кое-что еще. В общем, она пыталась меня забрать.

— Это тот самый адвокат, который был вашим отцом?

— Да, но я тогда этого не знал… В общем, я пытаюсь сказать, что судьи были несправедливы к ней. И это больше всего не дает мне покоя. Она была хорошей матерью, а они не видели, что… Ну, короче говоря, она пообещала мне, что любыми средствами вытащит меня оттуда.

— Но так и не вытащила.

— Нет. Я же говорю, ей не хватило времени.

— Мне очень жаль.

Босх открыл глаза и посмотрел на нее:

— И мне тоже.

Глава 18

Машину Босх оставлял на платной парковке неподалеку от Хилл-стрит. Обошлось это ему в двенадцать долларов. Выехав на шоссе 101, он направился в сторону холмов. Время от времени он бросал взгляд на голубую коробку на пассажирском сиденье справа. Он до сих пор так ее и не открыл. Этого все равно было не избежать, но он намеревался отложить это до дома.

По радио заиграла какая-то песня. Исполнительницу звали Эбби Линкольн. Босх о такой никогда не слышал, но ему сразу же понравились и слова, и хрипловатый голос певицы.

Одинокая птица высоко в небесах,Там, где нет ничего, лишь одни облака.

И печальная песня звучит ееВысоко-высоко над нашей грешной землей.

Свернув на Вудро-Вильсон-драйв и, по обыкновению, припарковавшись в половине квартала от дома, Босх занес коробку в дом и поставил на обеденный стол. Потом закурил и принялся расхаживать по комнате, время от времени бросая взгляды на коробку. Он прекрасно знал, что там внутри: в материалах дела была опись. Но он не мог отделаться от ощущения, как будто вторгается на чужую сокровенную территорию, совершает грех, которого не понимал.

Наконец он вытащил из кармана связку ключей. Вместо брелока к ним был прицеплен маленький перочинный ножичек. Им он перерезал красную клейкую ленту, которой была обмотана коробка. Потом отложил нож в сторону и без дальнейших размышлений снял крышку.

Одежда и прочие личные вещи убитой были упакованы каждая в индивидуальный пластиковый пакет. Босх один за другим достал их из коробки и разложил на столе. Прозрачный пластик пожелтел от времени, но разглядеть содержимое было можно. Босх не стал ничего вынимать из пакетов, а просто по очереди брал каждый в руки и внимательно рассматривал.

Он открыл папку с делом на описи и стал проверять, не пропало ли чего. Все было на месте. Он посмотрел на свет маленький пакетик, в котором лежали золотые сережки. Они были похожи на застывшие слезинки. Он положил пакетик обратно на стол и увидел на дне коробки блузку, аккуратно упакованную в пластик. Пятно крови находилось в точности там, где было указано в описи: с левой стороны на груди, дюймах в двух повыше пуговицы.

Босх провел пальцем по пятну под пластиком, и тут ему вдруг бросилась в глаза одна странность. Нигде больше никакой крови не было. Так вот что это была за неправильность, которая не давала ему покоя все время, пока он читал материалы дела, но он никак не мог понять, что не так. Теперь он это понял. Кровь. Кровь, которой не было ни на белье, ни на юбке с чулками, ни на туфлях. Только на блузке.

Босх помнил, что, согласно результатам вскрытия, на теле не было никаких внешних повреждений. Откуда тогда взялась кровь? Надо было смотреть фотографии с места преступления и фотопротокол вскрытия, но Босх просто не мог заставить себя на них взглянуть. Даже открыть конверт с ними не мог себя заставить.

Он вытащил из коробки пакет с блузкой и прочитал информацию на прикрепленной к нему бирке и прочие пометки. Нигде не нашлось ни слова о том, что был произведен какой-то анализ крови.

Это его воодушевило. Вполне могло оказаться, что кровь на блузке принадлежала убийце, а не жертве. Он понятия не имел, возможно ли по такому застарелому пятну определить группу крови или произвести анализ ДНК, но намеревался это выяснить. Проблема была в материале для сравнения. Что толку пытаться анализировать кровь, если ее не с чем сравнивать? Чтобы получить кровь Конклина или Миттела или вообще кого бы то ни было, необходимо судебное постановление. А для этого нужны улики, а не подозрения и не ссылки на его сыщицкое чутье.

Он собрал все пакеты с вещдоками и сложил их обратно в коробку, и тут его взгляд упал на предмет, о котором он прежде не особенно задумывался. Это был ремень, которым убийца воспользовался, чтобы удушить свою жертву.