Заказы на лекарства крайне редко поступали в местную аптеку. Когда же хоть что-то поступало в лагерь, оно оказывалось в руках СС. Особенно ценили они дезинфицирующие жидкости – и использовали их вовсе не для обработки ран. Тигессен не мог без них обходиться, но чаще всего после прибытия лекарств он видел, как по лагерю слоняются пьяные эсэсовцы.
Иногда медицинская помощь была нужна и мучителям. И это давало хоть какие-то возможности. Как-то вечером кухонный капо Мюллер обратился к доктору по поводу раны на голени. Тигессен занимался документами в своем кабинете. Он вызвал Вима и поручил пациента ему.
Осмотрев рану, он уверенно сказал:
– Мы с этим разберемся.
Вим смазал рану мазью с маслом печени трески и накрыл бумажной салфеткой.
– Это способствует нормальному заживлению, – сказал он с уверенностью человека, долго изучавшего медицину. – Не трогайте несколько дней, а потом приходите на осмотр.
Капо вздохнул с облегчением. Вим поднес пальцы ко рту и спросил:
– А как насчет еды?
– Завтра утром в шесть часов подходи к черному ходу кухни, – сказал Мюллер, – и постучи в окошко.
На следующее утро Вим получил два больших бутерброда с мармеладом.
Как-то холодным ноябрьским вечером Вим нес конверт со списками, составленными доктором Тигессеном, лагерному администратору. Он передал документы и осторожно закрыл за собой дверь. И тут из столовой СС вышел кот и важно пошагал по длинному пустому коридору. Вим позвал кота и опустился на колени. Кот с удовольствием подошел к Виму и позволил себя погладить. В благодарность за ласку кот несколько раз потерся о его ноги. Вим на ощупь чувствовал, что кот более упитанный, чем могло показаться на первый взгляд. Он мгновенно схватил животное за шкирку, спрятал под курткой и спокойно пошел дальше.
Ему нужно было пройти мимо комнаты, где было полно эсэсовцев. Вим знал, что с ним будет, если его поймают. До двери оставалось метр-два, когда он увидел, что ручка поворачивается. Вим мгновенно швырнул кота в направлении кабинета администратора. В ту же секунду в дверях появился Клингер. Вим прижался к стене, сорвал шапку с головы и уверенно посмотрел на эсэсовца. Клингер не удостоил Вима вниманием. Вим натянул шапку и пошагал к выходу. Ему казалось, что весь лагерь слышит, как стучит его сердце. На улице из его рта повалил пар. Прежде чем вернуться в лазарет, он прошелся по лагерю, чтобы справиться с всплеском адреналина.
В его отсутствие у дверей лазарета образовалась длинная очередь пациентов. Из Нойенгамме прибыл поезд с новым «человеческим материалом», по выражению Грима. Доктор Тигессен и Вим через десять минут поняли, что это не новые заключенные. Они увидели тех же больных, которых отправляли в основной лагерь. Шансы на возвращение к работе у них были нулевые. Теперь же они вернулись – и в еще более худшем состоянии, потому что проделали жуткий путь туда и обратно без какого-либо ухода. Большинству следовало отправиться прямо в лазарет, но тот и без того был переполнен. Им нужно было как-то спастись, и Тигессен попытался утром освободить пятый барак.
– У меня плохое предчувствие, – сказал он Виму, обследовав последнего пациента около одиннадцати вечера. – Очень плохое. Почти у каждого дизентерия, у половины отеки ног. Но самое плохое – мне кажется, что среди них есть больные туберкулезом.
Вим взял список из девяти имен. Этих больных Тигессен хотел перевести в четвертый барак. Там можно сделать перегородки из одеял, чтобы предотвратить распространение инфекции. Вим взялся за работу, и тяжелобольные пациенты беспрекословно последовали его инструкциям. Сделав все, он более тщательно, чем обычно, вымыл руки и воспользовался драгоценным жидким дезинфицирующим средством, выданным доктором.
На следующий день Тигессен действительно смог освободить пятый барак, благодаря чему контакты с туберкулезниками удалось свести к минимуму. Известие о страшной болезни быстро распространилось по лагерю, но у этого была и своя хорошая сторона. Теперь эсэсовцы, капо и
Сделать анализы было невозможно, поэтому Тигессену пришлось полагаться на свои знания и интуицию. Вим по-прежнему работал в лазарете и изо всех сил старался сделать жизнь пациентов максимально приятной, насколько это возможно. Всем заразившимся дизентерией он дал единственно правильный совет: четыре-пять дней ничего не есть, чтобы остановить понос и не истечь кровью. Убедить голодных, больных узников в том, что им несколько дней вообще не следует есть, было почти невозможно. Такой подход требовал поистине героического самоконтроля, которым мало кто обладал. Соломенные матрасы с каждым днем становились все краснее и краснее, пока сосед не сталкивал безжизненное тело в проход. Единственным средством от диареи был древесный уголь. Вим каждый день выгребал его из печи в приемной с разрешения доктора.