Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой

С каждым днем становилось все холоднее. Каждый день шел дождь или снег. Наступил декабрь, и к лазарету добавляли все новые бараки. В конце концов больные заняли и последний, восьмой барак. Тигессена терзали чувства беспомощности и депрессии. Порой он по несколько дней лежал на своем матрасе, апатично уставившись в потолок и пытаясь привести мысли в порядок. Грим отлупил и его самого только за то, что он сказал, что пожилые заключенные и люди с большими открытыми ранами не могут работать в противотанковых рвах. Грим обвинил его в саботаже и заявил, что он пытается лишить Германский рейх живой силы. Комендант пригрозил отправить в траншеи и самого доктора.

А потом, утром 21 декабря, оставшихся заключенных не вывели на поверку среди ночи и не отправили на работу. Семь часов… Восемь… Ничего… Капо ворвались в бараки лишь в девять утра. Всех, и больных и здоровых, вытащили с нар и построили на плацу рядами по пять. Заключенные надели шапки, сняли, равнялись налево и направо в последний раз. Это было сюрреалистическое зрелище. Смертельно больные люди буквально висели друг на друге, их кости удерживала лишь тонкая, сморщенная кожа. Одежда висела на этих живых скелетах, как мокрый мешок. Через час раздалась команда:

– Abmarschieren

. Марш!

Заключенные медленно двинулись к железной дороге. Прошло несколько часов, прежде чем все залезли в вагоны и нашли себе место. Капо орали и работали дубинками изо всех сил, но люди уже не обращали ни на что внимания. В лагере осталась лишь небольшая команда зачистки.

Вим нашел себе место в предпоследнем вагоне. Как и все, он сидел, прижав колени к груди, за следующим заключенным. Никто не мог лечь. Это положение было особенно мучительно для тех, чьи ноги были покрыты язвами. Чуть комфортнее расположились охранники. Они сидели между двумя группами заключенных на охапке соломы.

Поезд тронулся около полудня и прибыл в Нойенгамме через сорок часов.

Лагерный оркестр грянул «Alte Kameraden» («Старые товарищи»), как это часто случалось. Энергичный немецкий марш еще больше усугубил страдания заключенных. Эсэсовцы из «комитета по приему» видели почти всё, но из этих человеческих отбросов нечего было выбирать. Большинству приходилось помогать выбраться из поезда. Люди не могли стоять. Капо послали в вагон ничего не подозревающих французов. Те были потрясены. Вдоль стен на крюках на собственной одежде висели десятки трупов, чтобы живым хватило места.

На одном крюке висел Альбартус Доктер с раскроенным черепом. Он вошел в вагон здоровым человеком, но во сне все произошло очень быстро. Он долго пользовался своим положением привратника лазарета. Увидеть врача, не поделившись с Доктером солидным куском хлеба и, желательно, несколькими сигаретами, было невозможно. Ты мог истекать кровью изо всех щелей, мог умирать прямо на его глазах, его это не волновало: нет еды – нет врача.

В поездах не было даже ведер для туалета. Почти все заключенные были покрыты мочой и экскрементами. Вонь стояла невыносимая. Вим окончательно пришел в себя, лишь когда, обнаженный, стоял на плацу при минус десяти градусах на улице. Вновь прибывших сортировали доктора-эсэсовцы под руководством коменданта лагеря Паули. Самым тяжелым позволили ехать дальше на так называемое восстановление. Им предстояло отправиться в лагерь, который эсэсовцы цинично называли «Восстановительным лагерем Берген-Бельзен». Больных, но не до конца истощенных отправили в Revier Нойенгамме. Тех, кто не находился в критическом состоянии, но был слишком слаб для внешних работ, отправили на внутренние работы – в Schonungskommando вплоть до выздоровления.

Каков же итог трех месяцев работы подлагеря Хузум-Швезинг:

297 заключенных умерли на месте. 80 процентов из них были голландцами. Подавляющее большинство оказалось в массовом захоронении на задворках кладбища города Хузум. Трупы хоронили в бумажных пакетах. Десятки заключенных умерли по пути в Нойенгамме. Около 750 заключенных вернулись в основной лагерь с опасными болезнями. Многие умерли в ближайшие дни, недели и месяцы.

А Фризская стена? В ноябре-декабре 1944 года высшее командование пришло к выводу, что стратегическая ценность этих укреплений слишком мала, чтобы заканчивать работы. Вся операция была прекращена. Многие участки так и остались недостроенными. Запланированная 14-километровая полоса в Хузуме оказалась единственным законченным участком. Грим принимал комплименты и получил под свою команду несколько подлагерей в районе Меппена.

После войны выяснилось, что союзники никогда и не собирались высаживаться в Северной Германии, как в Нормандии. Пролив Ваддензе никак не подходил для этой цели, и побережье было слишком болотистым для танков и тяжелой техники. Они завязли бы в грязи, не добравшись до первой линии укреплений.

18

Снова в Нойенгамме

Нойенгамме, декабрь 1944 года